Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Убивать гражданское население было в основном заданием айнзацгрупп, и они его уже выполняли в Польше в 1939 году. Так же, как и в Польше, айнзацгруппам поручали уничтожение определенных политических групп с тем, чтобы государство пало. За Вермахтом в Советский Союз следовали четыре айнзацгруппы: айнзацгруппа «А» – за группой армий «Север» на земли Балтики по направлению к Ленинграду; айнзацгруппа «В» – за группой армий «Центр» через Беларусь по направлению к Москве; айнзацгруппа «С» – за группой армий «Юг» в Украину, а айнзацгруппа «D» двигалась за 11-й Армией на крайнем юге Украины. Как Гейдрих уточнил в своей телеграмме от 2 июля 1941 года после того, как устно отдал соответствующие приказы, айнзацгруппы должны были убивать коммунистов-начальников, евреев, занимающих партийные и государственные должности, а также других «опасных элементов». Точно так же, как и с «Планом голода», происходило и с уничтожением людей, обозначенных как политически опасные: те, кто находился в тюремном заключении, были самыми уязвимыми. К середине июля поступили приказы проводить массовые расстрелы в шталагах и дулагах. 8 сентября 1941 года айнзацкомандованию было приказано сделать «отбор» военнопленных и расстрелять государственных и партийных работников, комиссаров, интеллектуалов и евреев. В октябре высшее армейское руководство предоставило айнзацкомандованию и Секретной полиции неограниченный доступ к лагерям [373].

Айнзацкомандование не могло тщательно проверять советских военнопленных. Его представители допрашивали советских военнопленных в загонах сразу же после их прибытия. Они приказывали комиссарам, коммунистам и евреям сделать шаг вперед. Затем они уводили их, расстреливали и сбрасывали в ямы. У них было несколько переводчиков, и по их воспоминаниям отбор людей был довольно случайным. У немцев были неточные представления о воинских званиях и знаках различия в Красной армии, и поначалу они принимали горнистов за комиссаров. Они знали, что офицерам разрешалось иметь более длинные волосы, чем рядовым, но этот показатель был нечетким: большинство этих мужчин уже давно не были у парикмахера. Только одну группу мужчин можно было легко идентифицировать – мужчин-евреев: немецкие охранники инспектировали пенисы на предмет обрезания. В редких случаях евреям удавалось выжить, утверждая, что они обрезанные мусульмане, но чаще случалось так, что расстреливали обрезанных мусульман, принимая их за евреев. Кажется, немецкие врачи охотно участвовали в проведении этой процедуры; медицина была очень нацифицированной профессией. По воспоминаниям врача из лагеря в Хороле, «для каждого офицера и солдата в те времена было абсолютно естественным, что евреев расстреливали». После отбора были расстреляны по крайней мере пятьдесят тысяч советских евреев, а также пятьдесят тысяч неевреев [374].

Немецкие лагеря военнопленных на Востоке были гораздо более смертоносными, чем немецкие концлагеря. Действительно, существующие концлагеря изменили характер после контакта с военнопленными. Дахау, Бухенвальд, Заксенхаузен, Маутхаузен и Аушвиц стали местом уничтожения, поскольку СС использовали их для казней советских военнопленных. Около восьми тысяч советских военнопленных были уничтожены в Аушвице, десять тысяч – в Маутхаузене, восемнадцать тысяч – в Заксенхаузене. В Бухенвальде в ноябре 1941 года СС применяли метод массового уничтожения советских военнопленных, который был поразительно похож на советские методы, используемые во времена Большого террора, но в нем было еще лицемернее и изощреннее. Узников заводили в комнату посреди барака, в котором было довольно шумно. Они оказывались как будто в госпитальной комнате для осмотра, окруженные мужчинами в белых халатах – эсэсовцами, которые притворялись врачами. Они заставляли пленного стать спиной к стене в определенном месте, как будто бы для измерения роста. В стене была вертикальная щель, напротив которой оказывалась шея заключенного. В прилегающей комнате находился эсэсовец с пистолетом. Когда он видел шею через щель, он стрелял. Труп затем выбрасывали в третью комнату, «экзаменационную» же быстро мыли и заводили в нее следующего заключенного. Трупы партиями по тридцать пять – сорок человек увозили на грузовиках в крематорий – техническое достижение по сравнению с советской практикой [375].

По самым скромным подсчетам, немцы расстреляли полмиллиона советских военнопленных. Посредством голода и ненадлежащих условий транспортировки они убили еще около 2,6 миллиона человек. В целом, наверное, были уничтожены 3,1 миллиона советских военнопленных. Жестокость не свергла советский строй; если она к чему-то и привела – так это к укреплению советского боевого духа. Охота на комиссаров, коммунистов и евреев была бессмысленна. Расстрел этих людей, уже находившихся в плену, ненамного ослабил Советское государство. Вообще-то, политика голода и отбора упрочили сопротивление Красной армии. Зная, что в немецком плену им придется голодать в агонии, солдаты, конечно же, предпочитали сражаться. Если коммунисты, евреи и комиссары знали, что их расстреляют, у них тоже не было причин сдаваться. По мере того, как распространялась информация о немецкой политике, советские граждане начинали думать, что Советская власть была, пожалуй, предпочтительной альтернативой [376].

Когда война продолжилась в ноябре 1941 года, все больше немецких солдат погибало на фронте и их нужно было заменять новобранцами из Германии, Гитлер и Геринг осознали, что некоторые военнопленные могут понадобиться как рабочая сила в Рейхе. Геринг 7 ноября отдал приказ проводить положительную селекцию (для работы). К концу войны более миллиона советских военнопленных работали в Германии. Плохое обращение и голод вынести было не просто. Один сочувствующий немецкий наблюдатель писал: «Из миллионов заключенных только несколько тысяч способны работать. Неимоверно много их умерло, у многих тиф, а остальные так слабы и несчастны, что совсем не могут работать». Около четырехсот тысяч пленных, отправленных в Германию, умерли [377].

* * *

Исходя из начальных немецких планов, вторжение в Советский Союз было совершенным фиаско. Операция «Барбаросса» должна была принести «молниеносную победу»; поздней осенью 1941 года победой и не пахло. Вторжение в Советский Союз должно было решить все экономические проблемы, но оно их не решило. В конечном итоге, оккупированная Бельгия, к примеру, для нацистской Германии имела большее экономическое значение. Советское население предстояло зачистить; в любом случае, самым важным экономическим вкладом от Советского Союза был труд. Покоренный Советский Союз также должен был предоставить место для «окончательного решения» еврейской «проблемы». Евреи должны были работать на износ в Советском Союзе, либо же их следовало выслать за Уральские горы или в ГУЛАГ. Защита Советским Союзом своей страны летом 1941 года еще раз сделала «окончательное решение» невозможным [378].

К концу 1941 года нацистское руководство уже подумывало о четырех разных версиях «окончательного решения» (но было вынуждено отказаться от них). Люблинский план резервации в Восточной Польше провалился к ноябрю 1939 года, потому что Генерал-губернаторство было слишком близко и ситуация там была слишком сложной; согласованный советский план провалился к февралю 1940 года, потому что Сталин не был заинтересован в приеме еврейской эмиграции; мадагаскарский план – к августу 1940 года, потому что сначала Польша, а затем Британия воевали вместо того, чтобы сотрудничать; а теперь принудительный советский план провалился к ноябрю 1941 года, потому что немцы не уничтожили Советское государство. Хотя вторжение в СССР не принесло никакого «решения», оно точно заострило еврейскую «проблему». Немецкая восточная зона завоевания была теперь, в сущности, идентична части мира, наиболее густо заселенной евреями. Оккупируя Польшу, страны Балтии и западную часть Советского Союза, немцы получили контроль над самой важной традиционной родиной европейских евреев. Под немецким правлением теперь жили около пяти миллионов евреев. За исключением поздней Российской империи, ни в одном государстве за всю историю не было столько евреев, как в Германии в 1941 году [379].