Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине

Однако лидеры советов — умеренные социалисты — понимали, что управлять страной они пока не могут, им не хватает опыта и кадров, да и вся страна, не связанная с Петросоветом организационно, не станет подчиняться решениям неизвестных пока России людей, лидирующих в этом революционном органе. Революционерам необходимо было еще приобрести достаточную известность и опыт легальной работы, чтобы их авторитет превысил влияние думских лидеров. Поэтому Совет, воспринимавшийся в столице, как власть, исходил из того, что правительство будет формироваться думским большинством — либералами. Но Совет претендовал на роль верховного контрольного органа, своего рода парламента. Лидеры Совета считали: «Стихию можем сдержать или мы, или никто. Реальная сила, стало быть, или у нас, или ни у кого» ^{26}. Это утверждение было недалеко от истины. Так стало формироваться двоевластие — сосуществование двух центров власти (правительство и советы) с неразделенными полномочиями.

Самоорганизация людской стихии и сила власти правящей элиты становятся полюсами революционной эпохи. Какая организация окажется сильнее — растущая снизу или сверху? Признаки этого противоборства Махно подмечал, бродя по взбудораженной Москве. Он легко мог «зацепиться» в большом городе, войти в Совет, деловито заняться организацией городской революции. Но он сел в поезд и отправился домой — вглубь страны. Настоящая революция варится там, а в столице подводят итоги.

После первых недель упоения свободой в низинах общественного ландшафта стало закипать недовольство и разочарование. Продолжалась война, распадалась система экономических связей, правительство медлило с реформами — социалисты и либералы видели их совсем по-разному, и лебедь мешал раку сдвинуть куда-нибудь телегу. Ждали Учредительного собрания, которое должно все решить раз и навсегда. Ухудшение экономической ситуации увеличивало количество людей, поддерживавших самые радикальные меры. Им казалось, что одним ударом можно и должно решить все вставшие перед страной проблемы. Кто поведет за собой эти массы? Сумеют ли их подавить либералы, сторонники буржуазной «шоковой терапии»? Сумеют ли уговорить их эсеры и меньшевики с их разумными, взвешенными рецептами выхода из кризиса? Весной 1917 г. еще удавалось уговаривать, но росло влияние большевиков, и даже в недрах социалистических партий выделялись левые крылья, актив которых требовал — пора действовать решительно, отстранять буржуазию от руля власти. А то от нее — один саботаж. Но чем заменить капитализм?

Казалось бы, радикальные массы должны были повести за собой анархисты — самое радикальное идейное течение. Правда, в столицах у них не было сильных лидеров. Старый князь Кропоткин почти не участвовал в политике, питерские вожди анархо-коммунистов Илья Блейхман (Солнцев) и Александр Голберг (Ге) были слишком абстрактны в своих речах и призывах, лидеры анархо-синдикалистов Григорий Максимов, Александр Шапиро, Владимир Шатов и Иустин Жук — слишком практичны — с головой ушли в рабочие организации, оставив пространство «большой политики», где, собственно, и решались судьбы страны. Если бы Махно остался в Петрограде, анархо-коммунисты получили бы сильного организатора. Но первую скрипку он бы играть не смог — в столице требовалась идейная яркость, а провинциальное поведение казалось неуклюжим. Махно было привычней среди крестьян, а городским анархистам — в стихийной, неоформленной, маргинальной массе. В этой зыбкости социальной почвы была слабость городского анархизма 1917 года.

Требуя место в Совете, Солнцев выдвигал требования, которые чуть позднее будут считаться большевистскими — устранение из правительства «приверженцев старой власти» и создание «нового революционного правительства» ^{27}. Анархо-коммунистов не смущало, что анархия несовместима с правительством. Не все сразу. В то же время анархистская пресса выступала за то, что «Россия должна превратиться в сеть революционных самоуправляющихся коммун, которые путем захвата земель и фабрик совершат экспроприацию буржуазии, уничтожат частную собственность» ^{28}. Эти лозунги больше соответствовали нынешним идеям «сетевого общества», чем обстановке 1917 г. Анархисты не объясняли, почему работники будут свободно объединяться именно в коммуны, как эти коммуны будут устроены и как станут взаимодействовать между собой. Добровольный продуктообмен и принятие решений по согласию всех? Очень хорошо. А если коллективы не согласятся друг с другом, не станут добровольно обмениваться? После смерти Прудона и Бакунина анархистам не хватало мостика между идеалом и реальными людьми XX века.

2. Ленин и «трон Бакунина»

И кто бы мог подумать, что этот мост примется строить отъявленный марксист, что именно он возьмет на вооружение многие лозунги анархизма. В Россию возвратился лидер большевиков В. Ленин. Первые же его речи после торжественной встречи на вокзале произвели сенсацию. «Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства… С.Р.Д. есть единственно возможна форма революционного правительства…» Необходима «республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху.

Устранение полиции, армии, чиновничества.

Плата всем чиновникам, при выборности и сменяемости всех их в любое время, не выше средней платы хорошего рабочего» ^{29}.

В апреле 1917 г. эта стратегия казалась невероятной, так как предполагала ликвидацию в ближайшее время самих основ существующего общества. Учитель Ленина Г. Плеханов счел лозунги Ленина «бредом», игнорирующим основные постулаты марксизма. В «бреду» Ленин игнорирует условия места и времени. Какой социализм?! Мы не в Западной Европе, а в России — полуфеодальной стране. Сначала надо пройти стадию капитализма, дорасти до социалистических задач. Ленин ломал марксистскую логику (подражая в этом смысле Марксу, который надеялся на социализм в Германии еще в XIX веке). Плеханова поддержало большинство социал-демократических идеологов. «Рабочая газета» писала в передовице о стремлении сторонников Ленина осуществить захват власти пролетариатом: «они будут восстанавливать против революции отсталое большинство населения страны, они будут прокладывать этим верную дорогу реакции» ^{30}.

Лидеры социал-демократов и эсеров оценивали большевизм в рамках одномерной логики революционного процесса. Здесь было место только прогрессивной революционной перспективе (демократия, затем постепенное вызревание социализма), неустойчивому настоящему (капитализм, власть «буржуазии», осуществление идей либерализма), и реакции (откат к военно-аристократической диктатуре). По мнению меньшевиков, радикальные, утопичные действия большевизма не могли увенчаться успехом в силу их «ненаучности». Они могли лишь привести к реакционному срыву, к победе реакции. Скованные марксистскими схемами, бывшие товарищи Ленина по социал-демократии не верили в то, что марксизм что-то не предусмотрел, что страна может двинуться куда-то еще между капитализмом и социализмом.

Ленин оставался правоверным последователем Маркса, он верил, что создает именно социализм. Но он видел то, что было очевидно, и что не было видно через очки устаревших схем — капитализм в России рухнул. И чтобы он не обвалил Россию, капиталистические отношения нужно заменить какими-то другими. Нужно опереться на народную инициативу в этом неведомом социальном творчестве. Опереться на советы.