Сталинградская битва

Глава вторая. Накануне великой битвы

Замыслы сторон на лето 1942 г.

Ближайшее окружение Гитлера, в том числе руководящие деятели главного штаба вооруженных сил, не могли не извлечь определенных уроков из того провала "молниеносной" войны, который произошел на Восточном фронте. Крах операции "Тайфун" в битве под Москвой стоил гитлеровцам особенно больших потерь в людях, вооружении и боевой технике. Выше отмечалось, что фашистской Германии удалось восполнить эти потери, но боеспособность ее армии снизилась. В справке штаба оперативного руководства ОКВ от 6 июня 1942 г. говорилось:

"Боеспособность вооруженных сил в целом ниже, чем весной 1941 г., что обусловлено невозможностью в полной мере обеспечить их пополнение людьми и материальными средствами"{1}. В то же время возросла численность и боеспособность многих соединений Советских Вооруженных Сил.

При всей своей самонадеянности нацистские правители и стратеги вынуждены были все это учитывать. Поэтому, продолжая сохранять уверенность в превосходстве сил немецкой армии и стремясь добиться победы над СССР, они уже не решались вести наступление одновременно да всем протяжении советско-германского фронта.

Какие же цели ставили перед собой гитлеровцы на 1942 год, точнее, на весну и лето этого года, когда намечалось развернуть новое наступление? При всей кажущейся ясности вопроса он требует детального рассмотрения. Обратимся прежде всего к свидетельствам тех, кто близко стоял к подготовке нового наступления, знал об этом или даже принимал в ней непосредственное участие.

Несомненно интересны в этом отношении высказывания генерал-полковника Вальтера Варлимонта, бывшего заместителя начальника штаба оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта (ОКВ). Он сообщает довольно подробно о некоторых фактах планирования кампании, осуществление которой привело гитлеровцев к катастрофе на Волге. В своей книге "В верховной ставке вермахта. 1939-1945" Варлимонт{2}, в частности, пишет: "Даже в период наибольшего напряжения сил в борьбе по отражению наступления советских войск в ставке германских вооруженных сил ни на минуту не ослабевала уверенность, что на Востоке снова удастся захватить инициативу по крайней мере не позднее конца зимы"{3}. 3 января 1942 г. Гитлер в беседе с японским послом сообщил о своем твердом решении, "как только погода будет благоприятствовать этому, возобновить наступление в направлении Кавказа. Это направление является наиболее важным. Необходимо выйти к нефтяным месторождениям, а также к Ирану и Ираку... Конечно, он, кроме того, предпримет все, чтобы уничтожить Москву и Ленинград"{4}. В другом месте Шарлимонт отмечает, что в январе - марте 1942 г. план на летнюю кампанию в общих чертах был готов. 20 марта Геббельс записал в своем дневнике: "На весну и лето у фюрера снова есть совершенно ясный план. Его цель - Кавказ, Ленинград и Москва... Наступление с нанесением уничтожающих ударов на определенных участках"{5}."" Привлекает внимание то, что в высказываниях Варлимонта в обоих случаях фигурируют Кавказ, Москва и Ленинград. Но нет никаких данных о том, что в процессе обсуждения замысла кампании первоначально намечалось возобновить наступление одновременно на всех трех стратегических направлениях и лишь в дальнейшем - при расчете наличных возможностей - конкретные контуры плана стали существенно менять свои очертания. Совершенно очевидно, что второе издание плана "Барбаросса" гитлеровцы уже не могли готовить.) Несмотря на это, Гитлер 15 марта заявил, что в течение лета 1942 г. "русская армия будет полностью уничтожена{6}. Можно предположить, что такое заявление делалось в пропагандистских целях, являлось демагогическим и выходило за рамки реальной стратегии. Но здесь скорее было и другое. Авантюристическая по своей сути гитлеровская политика не могла строиться на основе глубокого предвидения и расчета. Все это в полной мере сказалось и на складывании стратегического замысла, а затем и разработке конкретного плана операций 1942 г. Перед творцами фашистской стратегии возникали трудные проблемы. Вопрос о том, как наступать и даже наступать ли вообще на Восточном фронте, становился все более сложным для гитлеровских генералов. Варлимонт по этому поводу пишет следующее: "Гальдер... в течение длительного времени изучал вопрос, не следует ли нам на Востоке окончательно перейти к обороне, так как повторное наступление превыше наших сил. Но с Гитлером совершенно невозможно об этом говорить. И к чему все это может привести? Если мы предоставим русским передышку, и угроза со стороны Америки усилится, то тогда мы отдадим инициативу противнику и никогда не сможем вернуть ее в свои руки. Таким образом, нам ничего не остается, как еще раз предпринять попытку наступления несмотря на все сомнения"{7}.

Итак, не было уже уверенности в успехе наступления - просчет плана "Барбаросса" в отношении оценки сил Советского Союза был очевиден. Все же необходимость нового наступления признавали как Гитлер, так и немецкие генералы. Командование вермахта продолжало стремиться к главной цели разгромить Красную Армию до того, как англо-американские войска начнут боевые действия на континенте Европы. Гитлеровцы не сомневались, что второй фронт по крайней мере в 1942 г. не будет открыт. И хотя перспективы войны против СССР кое-кому вырисовывались уже совершенно иначе, чем год назад, фактор времени нельзя было упускать. В этом было полное единомыслие.

"Весной 1942 года,-пишет Г. Гудериан,-перед немецким верховным командованием встал вопрос, в какой форме продолжать войну: наступать или обороняться. Переход к обороне был бы признанием собственного поражения в кампании 1941 года и лишил бы нас шансов на успешное продолжение и окончание войны на Востоке и на Западе. 1942 год был последним годом, в котором, не опасаясь немедленного вмешательства западных держав, основные силы немецкой армии могли быть использованы в наступлении на Восточном фронте. Оставалось решить, что следует предпринять на фронте длиной 3 тыс. километров, чтобы обеспечить успех наступлению, проводившемуся сравнительно небольшими силами. Было ясно, что на большей части фронта войска должны были перейти к обороне"{8}.

Наступательные операции летней кампании 1942 г., по свидетельству и генерала Гальдера, предугадывались еще зимой 1941/42 г. "В то время стратегический план заключался в стабилизации фронта на зимний период и подготовке наступления летом 1942 года с целью захватить Кавказ, отрезать русских от нефти и нарушить их коммуникации вдоль Волги"{9}. В директиве ОКБ от 8 декабря 1941 г. говорилось о создании предпосылок для проведения "наступательной операции против Кавказа"{10}. В ту памятную для немцев зиму Гитлер запретил отвод войск за Днепр и требовал любой ценой удержать позиции под Ленинградом, в районах Демянска, Ржева и Вязьмы, Орла, Курска и в Донбассе.

Конкретное содержание плана летней кампании 1942 г. на определенном этапе и в какой-то мере было предметом обсуждения среди гитлеровского генералитета. Командующий группой армий "Север" генерал-фельдмаршал Кюхлер предлагал первоначально осуществить наступление на северном участке советско-германского фронта с целью овладеть Ленинградом. Гальдер в конечном счете также стоял за возобновление наступления, но, как и раньше, продолжал считать решающим центральное направление и рекомендовал нанести главный удар на Москву силами группы армий "Центр". Гальдер полагал, что разгром советских войск на западном направлении обеспечит успех кампании и войны в целом.

Гитлер, безоговорочно поддержанный Кейтелем и Иодлем (ОКВ), приказал главные усилия немецких войск летом 1942 г. направить на юг для захвата Кавказа. Операцию по овладению Ленинградом ввиду ограниченного количества сил намечалось отложить до момента, когда высвободятся войска на юге.

Немецко-фашистское главное командование решило развернуть новое наступление на южном крыле советско-германского фронта, рассчитывая в последовательных операциях по частям разгромить здесь советские войска. Таким образом, хотя при планировании кампании 1942 г. гитлеровские стратеги впервые стали проявлять колебания, тем не менее, как и раньше, высшее военное и политическое руководство третьего рейха пришло к единой точке зрения.