Отставка штабс-капитана, или В час Стрельца

Явился слуга.

- Позови Томаша.

Через три минуты в столовую вошел запыхавшийся Томаш, в котором я узнал спесивого кучера, виданного нами возле корчмы.

- Кто стрелял? - строго спросил Володкович.

- Не знаю, ваша милость пан.

- Так узнай! - приказал хозяин. - И живо!

Беседа естественным образом перевелась на разбойников. Наш прапорщик Купросов, родом из Архангельска, рассказал несколько историй о раскольниках, считающих грех на душе необходимым условием для внимания бога к молитве. По их поверьям, кто без греха, того бог не слышит и не может простить. "Это верно, господа, - подтвердил Лужин, - наибольшее число преступлений совершается вблизи раскольничьих сел. К счастью моему, в нашем уезде их нет". Володкович вспомнил случаи грабительских нападений горцев, свидетелем которых довелось ему быть. И даже наш лекарь внес вклад в устрашение панны Людвиги, поведав о жестоких нравах московских воров, на мой взгляд, все целиком придумав под влиянием вина.

Все уже позабыли о выстреле, как двери распахнулись и в залу влетел Томаш.

- Ваша милость пан! - закричал он. - Северин! Пан Северин... Выстрелил в грудь...

- Что! Кому! - закричал Володкович.

- Себе! Себе! Он там - в беседке.

Господин Володкович кинулся бежать, за ним - Михал, Людвига, Красинский и все наши офицеры. Лужин - я сразу оценил его сметку - захватил подсвечник.

Мы бежали по темной аллее. Свет взошедшей луны едва доходил сюда сквозь густую листву. "Северин! Северин!" - выкрикивал Володкович. "Ничего не трогайте, господа", - кричал исправник.

У беседки все сгурбились. Лужин зажег свечи и сказал Шульману: "Прошу вас со мной". Я вошел в беседку третьим.

В слабом свете свечей мы увидели молодого человека, лежащего на спине. В правой его руке был дуэльный пистолет, а обожженная порохом дыра на сюртуке показывала, что пуля вошла в сердце. Лекарь наклонился и сжал пальцами запястье Северина. Лужин приблизил к лицу покойного свечи, поднял их и сказал:

- Эдуард Станиславович. Мужайтесь!

- Сын! - вскрикнул Володкович, шагнул в беседку и упал на колени возле мертвого своего сына. Панна Людвига издала стон и стала валиться в обмороке. Красинский поднял невесту на руки. Еще набежали слуги, зажглись факелы, тело самоубийцы положили на скатерть и понесли в дом. Его поместили на большой диван в гостиной. В комнату втиснулась вся толпа, все были растеряны, многие плакали, какая-то старуха - хранительница обычаев начала распоряжаться. Наш командир принял решение уезжать. Михал послал конюхов запрягать и седлать наших лошадей. Офицеры вышли во двор. За нами последовал исправник Лужин.

- Господин подполковник, - обратился он к Оноприенко, - не сочтите за труд, но мне надобно свидетельство, подписанное офицерами, о том, что сегодня здесь случилось. Надеюсь, вы понимаете, просьба продиктована служебными обязанностями.

- Конечно, - согласился командир. - Полагаю, Петр Петрович, - сказал он мне, - вы не откажетесь написать такую бумагу?

"Почему мне писать?" - сердито подумал я, но отказываться было неприлично, и я кивнул.

- Вот и хорошо, - сказал исправник. - Я остаюсь с господином Володковичем, а утром заеду к вам.

VII

Еремин, хорошо угощенный на кухне, лихо гнал упряжку, мы удалялись от несчастного дома на рысях. Мои товарищи на разные лады осуждали самоубийцу. "Экая чепуха, - говорил один, - барышня отказала... Да мне пять раз отказывали, и вот, ничего, жив и служу. И нашел время..." - "Да, невежливость, - отзывался другой. - Хочешь стреляться - дело твое, никто не перечит. Но зачем же людям портить вечер. Все за столом, а он в беседочку уединился - и бах! Будто нельзя было в поле уйти или подождать разъезда. Это все, господа, западное влияние. Не по-нашему он поступил. У нас никто сам себя не убивает, только друг друга, а это там, в Париже или Вене, моду завели..." - "И отцу каково сделал, - говорил третий. - Вот сила гордыни, господа. Отказали, так жизни не пожалел - как же, посмели обидеть франта молодого". А прапорщик Васильков беспрестанно вздыхал: "Бедная девушка! Несчастная Людвига". Иногда доносился до нас голос командира, порицающего слабость воли. Что отвечал ему лекарь, нам слышно не было.

Через полчаса мы прибыли в деревню.

Федор, освещенный светом полной луны, сидел на пороге и покуривал трубочку.

"Звезд повысыпало, глядите, ваше благородие, - сказал он задумчиво. Сколько-то душ человеческих на свете - в такую только ночь и видно, но не сочтешь". - "Так ты считать пробовал?" - спросил я. "Нет, ваше благородие, - отвечал Федор. - Ни к чему. Это бог знает. Я на свой огонек смотрел". "А где же твой?" Федор указал мне голубую звездочку. "А откуда ты знаешь, что твой огонек, вдруг - мой?" - "Нет, - отрицал Федор. - Мой. Мне так отец говорил. С нею рядом другая прежде горела звезда, а как отец помер - с тех пор погасла, задул ее, значит, господь. Так что точно моя". - "А ты не видал, сегодня никакая не погасла?" - "Было, упали две, двое и преставились". - "Ну что ж, - сказал я, - убедил", - и рассказал про самоубийство Северина. "Жалко, - вздохнул Федор. - Ведь зря, верно, ваше благородие". - "Да, - ответил я. - Зря".

Я вошел в дом, зажег свечу, достал из чемодана блокнот и сел писать бумагу для исправника.

"Мы, подписавшиеся ниже офицеры 3-й гвардейской коннооблегченной батареи 2-го дивизиона, свидетельствуем следующее происшествие. Будучи 7 сентября приглашены к помещику Володковичу, мы, а также члены его семьи, помещик Красинский, уездный исправник господин Лужин услыхали..." Тут я задумался, стараясь припомнить положение стрелок на часах в минуту выстрела. Наконец я вспомнил и записал: "...услыхали без пяти минут десять вечера пистолетный выстрел в близком от дома удалении. Слуга, посланный господином Володковичем узнать причину стрельбы, скоро вернулся..." Нет, он нескоро вернулся, подумал я, он в половине одиннадцатого вбежал. И я зачеркнул слово "скоро": "...вернулся спустя полчаса и сообщил, что в беседке на прудах лежит старший сын господина Володковича, сам в себя стрелявший. Бегом достигнув беседки, все вышеназванные лица увидели там труп несомненного самоубийцы..."

Вошел Федор и сказал за моей спиной:

- Дед, как тут у вас, конокрады не водятся, коней наших не уведут?