Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР

Один из «Мессершмиттов» разбился по пути в Москву, второй долетел до Чкаловского аэродрома с большим трудом. Состояние его было столь плачевным, что испытывать его желающих не нашлось.

Чтобы познакомиться с Ме-110 и прибором «невидимого боя», на Чкаловскую прибыли Главнокомандующий ВВС Главный маршал авиации А. А. Новиков и председатель Комитета по радиолокации СССР адмирал Аксель Иванович Берг. Инженеров и летчиков собрали в лекционном зале. Маршал Новиков выступил с речью, разъяснил особую важность этих испытаний и огромную опасность этого самолета для нашей особенно и для челночной авиации союзников.

Операции союзников до последнего времени проходили очень успешно, и противодействия можно было ожидать только со стороны зенитной артиллерии немцев в районах промышленных центров и военных объектов. Над остальными районами Германии бомбардировщики проходили без опасений. Но с некоторых пор союзные самолеты стали подвергаться налетам каких-то невидимых перехватчиков. Гибель стала подстерегать союзные самолеты во всех районах Германии. Самолеты Ме-110 сбили много бомбардировщиков, нанеся значительный урон союзной и нашей авиации.

Маршал поставил задачу: испытать самолет, выяснить параметры его системы «невидимого боя» и придумать «противоядие» от его радиолокатора. Надо заметить, что локаторы на Ме-110 были первыми в мире боевыми самолетными локаторами, и в то время казалось, что радиоэлектронной системе невозможно как-либо противодействовать.

Новикову доложили, что среди летчиков желающих летать на этом самолете нет. Тогда маршал распорядился так:

— Если вы так плохо воспитываете своих летчиков, что они отказываются летать на Ме-110, то ведущим летчиком назначается командир полка, майор Журавлев.

Так была сформирована испытательная группа: ведущий летчик — Журавлев, ведущий инженер — Осипов, техник-испытатель — я, лейтенант Мацкевич.

Настроение у майора Осипова было неважное: он редко участвовал в полетах, а уж «летающий гроб», как прозвали летчики Ме-110, доверия ему совсем не внушал.

Первый испытательный полет был назначен на 5 ноября, накануне праздника Октябрьской революции. Однако выяснилось, что моторы Ме-110 явно ненадежны: то один, то другой отказывали еще до взлета. Самолет выруливал на старт, а на старте мотор глох. Взлетали, как только оба мотора удавалось запустить, возвращались, как правило, на одном моторе.

В первом полете во второй кабине должен был лететь только я. В этой кабине находился радиолокатор с тремя экранами: азимута цели, вертикали и дальности цели. Но в этот раз со мной полетел начальник моего отдела инженер-полковник Вячеслав Сергеевич Сахаров. Я очень любил этого талантливого и умного человека. Мне кажется, он и в этом полете принял участие лишь для поднятия моего духа.

В кабине было очень тесно, но мы взлетели. В паре с нами был самолет «Дуглас». Вячеслав Сергеевич расположился перед экранами радиолокатора. Я сидел рядом. Как выяснилось, цель в первом полете обнаружить очень трудно. Видимо, нужно было потренироваться на земле. К тому же цель была выбрана на расстоянии 3—5 километров (предполагаемой дальности действия РЛС ФУГ-202). И лишь потом стало ясно, что дальность действия ФУГ-202 составляла всего 1800 метров. Я так и не понял, увидел ли цель Вячеслав Сергеевич. Сели мы благополучно, немного капризничал один из моторов, но все-таки работал.

Как раз в эти дни в НИИ ВВС был доставлен комплект локатора ФУГ-202, который передали мне для лабораторных исследований и испытаний. Я собрал комплект, наладил его и приступил к исследованиям. Когда открыли кожухи блоков локатора (он состоял из целого ряда компактных съемных блоков, установленных на общей раме), выяснилось, что монтаж выполнен очень плотно и проследить отдельные проводники, чтобы составить схему блоков локатора, довольно сложно. Станцию удалось включить, убедились в полной ее работоспособности. На полу был разостлан огромный лист, склеенный из полос миллиметровки. На него наносились схемы отдельных блоков и связи между ними. Станция была изучена, ее параметры определены. Мы убедились, что параметры комплекта РЛС на самолете в норме и максимально соответствуют полученным в лаборатории. После 7 ноября начались летные испытания.

Погода до самого января была очень неблагоприятной. Высота облачности была все время не более 300—400 метров, и это при удручающе плохом состоянии «Мессершмитта». Мы были вынуждены летать с самолетом-целью на высоте 300 метров, летали в паре с транспортным самолетом-целью. Использовать боевые самолеты на такой малой высоте было невозможно.

Из-за того что высота полетов была незначительной, парашют я оставлял на земле. Садился за экраны локатора, закуривал папиросу «Казбек» и молил Бога, чтобы все обошлось благополучно. Но спокойных полетов было мало. В трех полетах из пяти садиться приходилось на одном моторе. Это было очень опасно — малая высота, чужой самолет, летчик, не зная немецкого языка, не мог хорошо ориентироваться в показаниях приборов.

Дальность действия по самолету ЛИ-2 у меня получилась 1800—2000 метров, и никак не больше. Это вызвало всевозможные нарекания со стороны командного состава. В частности, сам адмирал Берг был недоволен моими результатами.

— Не может быть, чтобы при такой маленькой дальности — всего два километра — немцы могли так эффективно действовать. Дальность должна быть около пяти-шести километров. Ищите причину, продолжайте испытания и думайте о создании средства противодействия ФУГ-202.

Параметры станции, как я говорил, были в порядке. Мощность передатчика и чувствительность приемника были на пределе возможного одинаковы, как у лабораторного, так и самолетного комплектов РЛС.

Помню, кто-то из начальников решил, что дальность занижена из-за окисления винтов, крепящих 32 вибратора антенны. У локатора ФУГ-202 антенна была типа УДА-Ячи, работающая в диапазоне 60 сантиметров. И мне пришлось зачистить все винты. Эта безумная идея пришла в голову какому-то солдафону в крещенские морозы. На аэродроме мела метель, страшный ветер сдувал меня со стремянки, поставленной перед носом самолета около антенны, и я в этих условиях пытался зачистить 32 злосчастных винта. Но винты были так затянуты, что никакой речи не могло быть о плохих контактах. Полдня я все же простоял на стремянке, просмотрел на ветру и морозе все соединения и затем доложил, что в антенне все в порядке.

Полеты были продолжены. За два с половиною месяца было сделано около 20 полетов, но меня не покидало предчувствие катастрофы, она казалась неминуемой. Так считали все, кто более или менее разбирался в авиационной технике и знал, в каком состоянии были моторы самолета.

Но, видимо, судьба берегла меня для чего-то важного в жизни. 21 января, забравшись в кабину Ме-110, я обнаружил, что кто-то отвинтил пластмассовый шарик с ручки отопителя кабины. Эта ручка располагалась около правой ноги оператора радиолокатора (то есть моей). Я сам давно зарился на этот очень красивый шарик с яркими цветными прожилками, у нас еще не умели делать подобных пластмасс. Словом, шарика нет, торчит лишь оголенная железная ручка. В хищении никто не признался, хотя было понятно, что, кроме техников, в кабину самолета никто забраться не мог.

Мы уже отлетали и шли на посадку на двух моторах (слава Богу!), когда летчик объявил, что не выпускается правое шасси самолета, стал его вытряхивать и вместе с ним вытряхнул из сиденья и меня. Когда я падал со своего места, острая ручка отопителя, оставшаяся без защитного шарика, вонзилась мне в ногу почти до самой кости, пропоров унты и толстые брюки. Кровь забрызгала кабину. Но злополучное шасси все-таки вышло, мы сели.

Я с трудом добрался до лаборатории и улегся на полу. Ребята постелили мне куртки и унты, принесли ужин, так как ни до столовой, ни до гостиницы дойти я не мог. Нога стала быстро опухать, на глазах опухоль ползла все выше и выше. Пришлось распороть бриджи уже выше колена. Ни врача или медсестры найти не удалось: 21 января — день перед днем смерти Ленина, 22 января — нерабочий день. Наутро все же нашли медсестру и рану залили йодом.