Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

И как привели меня в сад, и ходят две птицы величиною и от копыт вышиною с большую лошадь, копыта коровьи, коленки лошадиные, бедра лошадиные, а как подымет крыло — бедра голы, как тело птичье, а шея, как у лебедя, длинна, мер в семь или восемь, длиннее лебяжьей; головка гусиная и носок меньше гусиного; а перье на ней такое, что на шляпах носят. И как я стала дивиться такой великой вещи и промолвила: «Как-та их зовут», то остановил меня лакей: «Постой». И побежал от меня во дворец, и прибежал ко мне возвратно: «Изволила государыня сказать: эту птицу зовут строкофамил; она-де яйца те несет, что в церквах по паникадилам привешивают».

Состоявшие при императрице приживалки и шуты, болтая, сообщали ей сплетни, ходившие по городу, и интимные дрязги из семейной жизни придворных; но Анна Иоанновна этим не удовлетворялась: ее интересовали не одни только петербургские сплетни, но и московские; с этой целью она вела постоянную переписку с родственником своим, московским генералом-губернатором С. А. Салтыковым, поручая ему тайно узнавать и доносить ей о домашних делах разных лиц. В свои комнатные фрейлины она выбирала преимущественно таких девиц, которые имели хорошие голоса. Когда императрица оставалась в своей опочивальне, фрейлины должны были сидеть в соседней комнате и заниматься рукоделием, вышиванием, вязанием. Соскучившись, Анна Иоанновна отворяла к ним дверь и говорила: «Ну, девки, пойте!» — и девки пели до тех пор, пока государыня не кричала: «Довольно!» Иногда она требовала к себе гвардейских солдат с их женами и приказывала им плясать по-русски и водить хороводы, в которых заставляла принимать участие присутствовавших вельмож.

Она не чуждалась и литературных развлечений: узнав как-то, что Тредиаковский написал стихотворение игривого содержания, она призвала автора к себе и велела ему прочитать свое произведение. Тредиаковский в одном из своих писем так рассказывает об этом чтении: «Имел счастье читать государыне императрице, у камина, стоя на коленях перед ее императорским величеством, и по окончании оного чтения удостоился получить из собственных ее императорского величества рук всемилостивейшую оплеушину».

Анна Иоанновна вообще была очень строга к своим приближенным и обращалась с ними крайне сурово. Так, например, однажды две фрейлины, сестры Салтыковы, которых она заставила петь целый вечер, осмелились наконец заметить ей, что они уже много пели и устали. Императрица, не терпевшая никаких возражений, до такой степени разгневалась на бедных девушек, что тут же прибила их и отправила на целую неделю стирать белье на прачечном дворе. В другой раз, узнав, что на одном частном балу какие-то дамы очень хорошо танцевали, она послала за ними и приказала танцевать в своем присутствии. Дамы начали танец, но, смущенные грозным видом государыни, смешались, перепутали фигуры и в нерешительности остановились. Императрица молча поднялась с своего кресла, подошла к помертвевшим от страха танцоркам, отвесила каждой по пощечине и затем, возвратившись на место, велела снова начать танец. Анна Иоанновна очень благоволила к статс-даме графине Авдотье Ивановне Чернышевой, потому что она хорошо умела рассказывать городские новости и анекдоты; но, несмотря на это, никогда не позволяла ей садиться при себе. Однажды Чернышева, разговаривая с императрицей, почувствовала себя дурно и едва могла стоять на ногах.

Анна Иоанновна, заметив это, сказала своей собеседнице: «Ты можешь опереться на стол, служанка заслонит тебя и, таким образом, я не буду видеть твоей позы».

Шуты при дворе Анны Иоанновны не имели того значения, которым пользовались при Петре I. Петр держал шутов не для собственной только забавы и увеселения, но как одно из орудий насмешки, употреблявшейся им иногда против грубых предрассудков и невежества, коренившихся в тогдашнем обществе. Шуты Петра очень часто резкой и ядовитой остротой клеймили пороки и обнаруживали злоупотребления лиц, даже самых близких к государю. Когда вельможи жаловались Петру на слишком бесцеремонное обхождение шутов, он отвечал: «Что вы хотите, чтобы я с ними сделал? Ведь они дураки!». Шуты же Анны Иоанновны не смели никому высказывать правды в глаза и по доброй воле или принуждению исполняли роль простых скоморохов, потешая свою повелительницу забавными выходками, паясничеством, сказками и прибаутками.

По свидетельству Гаврилы Державина, всякий раз, как императрица слушала обедню в придворной церкви, шуты ее садились на лукошки в той комнате, через которую ей нужно было проходить во внутренние покои, и кудахтали, подражая наседкам. Иногда Анна Иоанновна заставляла их становиться гуськом, лицом к стене, и по очереди толкать один другого изо всей силы; шуты приходили в азарт, дрались, таскали друг друга за волосы и царапались до крови. Императрица, а в угоду ей и весь двор, восхищались таким зрелищем и помирали со смеху. Для поощрения и награждения своих шутов Анна Иоанновна учредила даже особый шутовской орден «св. Бенедикта», весьма схожий с крестом ордена св. Александра Невского и носившийся в петлице на красной ленте.

Официальных шутов при императрице находилось шесть человек: Балакирев и д'Акоста, унаследованные ею от Петра I, Педрилло, граф Апраксин, князь Волконский и князь Голицын. Появление при дворе в роли шутов лиц из родовитой русской знати восходит к XVII столетию. У Ивана Грозного был шут, князь Осип Гвоздев, которого грозный царь и убил, шутя. В шутовских обрядах, свадьбах и маскарадах петровского времени главными актерами с титулом «князь-папы» и «князь-игуменьи» фигурировали: думный дьяк Н. М. Зотов, боярин П. И. Бутурлин, вдова окольничего Д. Г. Ржевская, статс-дама княгиня Н. И. Голицына и другие. Анна Иоанновна имела свои причины продолжать такое унижение старинного боярства, помня хорошо, как оно стремилось при ее воцарении ограничить самодержавие в свою пользу.

Чтобы можно было составить некоторое понятие о личности шутов Анны Иоанновны, мы постараемся сгруппировать те немногие и отрывочные сведения о них, которые разбросаны в документах и мемуарах того времени.

Иван Емельянович Балакирев, сын бедного дворянина, был сперва стряпчим в Хутынском монастыре близ Новгорода, а потом, вытребованный в 1718 г. наравне с другими дворянами в Петербург на службу, определен «к инженерному учению». В столице он случайно познакомился с царским любимцем камергером Монсом, понравился ему своим веселым характером, балагурством и находчивостью и сделался его домашним человеком. Монс, уже тогда владевший сердцем императрицы Екатерины I, устроил Балакиреву место камер-лакея, поручал ему выведывать и выслушивать придворные новости и разговоры и при его содействии продавал разным лицам свои услуги и заступничество. Прикинувшись шутом, бывший стряпчий сумел обратить на себя внимание Петра I и получил право острить и дурачиться в его присутствии. Однако Балакиреву недолго пришлось пользоваться выгодами своего нового положения. Арестованный в 1724 г. вместе с Монсом, он подвергся пытке и за «разные плутовства» был наказан нещадно батогами и сослан в Рогервик в крепостные работы.

По вступлении на престол Екатерины I Балакирев был возвращен из ссылки и определен в Преображенский полк солдатом. Несмотря на все старания и хлопоты, он только в царствование Анны Иоанновны попал снова ко двору и получил звание придворного шута. Наученный горьким опытом, Балакирев вел себя очень осторожно и заботился более всего о том, чтобы обеспечить себя на черный день. Анна Иоанновна, по-видимому, благоволила к нему; по крайней мере когда в 1732 г. Балакирев женился на дочери посадского Морозова и не получил обещанных ему в приданое 2000 руб., императрица приказала немедленно и не принимая никаких отговорок «доправить» эти деньги с Морозова и отдать их Балакиреву. В другой раз он вздумал разыграть лотерею, и Анна Иоанновна усердно хлопотала о раздаче билетов. «При сем посылаю вам, — писала она в Москву Салтыкову, — бумажку: Балакирев лошадь проигрывает в лот, и ты изволь в Москве приказать, чтоб подписались, кто хочет и сколько кто хочет, и ты пожалуй подпиши, а у нас все пишут». Кстати заметим, что многочисленные анекдоты о Балакиреве большей частью выдуманы или заимствованы из польских книжек подобного же содержания. Ни один из современных Петру I писателей, рассказывая о царских забавах, даже не упоминает имени Балакирева.