Инквизиция

Другой католический историк, Висенте Паласио Атард, призывает к «объективности» в изучении инквизиции. «Чтобы понять инквизицию, — вещает он, — необходимо отказаться от полемического задора. Это нам поможет уразуметь, что инквизиция сама по себе вовсе ни хороша, ни плоха, что она не есть институт божественного права, а создана людьми и поэтому несовершенна». [39]

Паласио Атард призывает справедливо, объективно трактовать инквизицию, учитывая все смягчающие ее вину обстоятельства: эпоху и людские слабости, извечное несовершенство человеческих институтов, якобы не в меру пылкий темперамент испанцев и тому подобное. Он помнит обо всем, только забывает о жертвах инквизиции, о ее преступлениях. И это естественно, ведь его цель — выгородить и оправдать палачей «священного» трибунала…

Хотя колониальная инквизиция давно уже ушла в небытие в Латинской Америке, но ее практику в области преследования прогрессивных деятелей, борцов за свободу и национальную независимость, ее методы — террор, пытки, истязания не только унаследовали, но и превзошли реакционные режимы, вдохновляемые в наше время американскими империалистами.

Неудивительно поэтому, что и сегодня находятся защитники колониальной инквизиции, оправдывающие ее преступления.

Мексиканский реакционный историк Альфонсо Хунко в своей книге «Следствие по делу об инквизиции» [40]  силится убедить своих читателей, что колониальная инквизиция действовала, исходя из благородных побуждений, что пытки она применяла «гуманно», что относилась с «уважением» к своим жертвам, отражала «демократические» интересы, означала шаг вперед в юриспруденции, защищала культуру и т. д. Разумеется, что Хунко не утруждает себя привести какие-либо доказательства в подтверждение своих утверждений, да таких доказательств у него и нет. Хунко заявляет, что восхваляет инквизицию в интересах исторической правды. В действительности он это делает с целью оправдать современный террор и преследование прогрессивных деятелей, которые реакция осуществляет тоже из «благородных побуждений», якобы исходя из интересов демократии и «христианской цивилизации».

С таким же беспардонным цинизмом оправдывает колониальную инквизицию иезуит Мариано Куэвас в своей пятитомной истории католической церкви в Мексике. Он заявляет, что инквизиция была ниспослана в испанские колонии «божьим провидением» и являлась «священным обновляющим» институтом.

Иезуит Куэвас пишет: «Конечно, достоин сожаления тот факт, что над Новой Испанией [41]  простиралась угрожающая и беспощадная десница инквизиции, сжимающая обнаженную шпагу, направленную своим острием против народа. Но так как в народе из-за общей испорченности человеческого рода имеются вредоносные члены, действующие во имя любви и благородных идеалов не иначе как под страхом огня и меча, то применение огня и меча необходимо, весьма желательно в интересах сохранения общества. Поэтому выступают в роли глупцов те, кто нападают на трибунал (инквизиции. — И. Г.), справедливым действиям которого мы в значительной степени обязаны лучшими годами нашей общественной и религиозной жизни». [42]

Однако среди современных апологетов инквизиции есть и такие, которые считают безудержное восхваление ее деятельности и стремление во что бы то ни стало оправдать все ее преступления вредными и опасными для интересов церкви. Они выступают, по крайней мере на словах, за научную, объективную трактовку истории инквизиции, исходя из того, что самая горькая правда выгоднее церкви, чем ложь, тем более, что подлинная правда об инквизиции теперь уже всем известна.

Родоначальником этой «объективной» клерикальной школы является французский аббат Е. Вакандар, опубликовавший в 1906 г. свою «критическую» историю инквизиции, переиздававшуюся с тех пор много раз на разных языках. Порицая церковных авторов, оправдывавших преступные методы инквизиции ссылками на деятельность светских судов, Вакандар писал: «Если инквизиция Кальвина и французских революционеров заслуживает осуждения человечества, то из этого вовсе не следует, что инквизиция католической церкви может быть оправдана… Мы должны изучать и судить этот институт объективно, с точки зрения морали, справедливости и религии, вместо того чтобы сравнивать его эксцессы с предосудительными действиями других трибуналов». [43]

Развивая эту идею, аббат Вакандар предупреждал не в меру ретивых защитников «священного» трибуна: «Католический апологет действует вопреки своему долгу, если он пишет только для ублажения верующего. Исходя из того, что история инквизиции неизбежно вскроет дела, о существовании которых мы даже никогда не подозревали, наши предрассудки не должны служить помехой для честного отношения к фактам. Единственно чего мы должны страшиться — это упрека в том, что мы боимся правды». [44]

Вакандар обязался писать правду, правду и только правду. Как же он выполнил это обязательство? Он добросовестно переписал из трудов Г. Ч. Ли неоспоримые сейчас факты о террористической деятельности инквизиции. Он даже признал, что папы римские, соборы и инквизиторы, хотя и не участвовали непосредственно в вынесении смертных приговоров, тем не менее были кровно заинтересованы в казни еретиков, переданных на расправу светским властям. «Доказано вне всякого сомнения фактами и документами, — пишет Вакандар, — что церковь в лице своих пап использовала все средства, имевшиеся в ее распоряжении, включая отлучение, чтобы заставить светские власти казнить еретиков. Отлучения особенно боялись, так как, согласно каноническим законам, отлученный, если оно с него не снималось в течение года, мог быть осужден на смерть. Поэтому у тогдашних правителей не было другого средства избежать этого наказания, как беспрекословно выполнять приговоры церкви». [45]

Не отрицая ответственности папства и церкви за деяния инквизиции, Вакандар пытается обелить их. Церковь, заявляет французский аббат, передает людям полученные ею путем откровения истины, необходимые для их спасения. «Если для защиты этих истин она использует в одном веке средства, осуждаемые последующим веком, то это всего лишь доказывает то, что она следует обычаям и идеям, господствующим в окружающем ее мире. Но церковь строго следит за тем, чтобы люди не сочли ее действия непогрешимыми и вечными правилами абсолютной справедливости. Она с готовностью признает, что иногда может и ошибаться в выборе практических средств. Система защиты и обеспечения, использованная ею в средние века, оказалась по крайней мере в некоторой степени успешной. Мы не можем утверждать, что она была абсолютно несправедливой и абсолютно аморальной». [46]