Обитель подводных мореходов

Акустик совсем повеселел. На его узком лице проступил румянец, в хитроватых нервных глазках засветилось доверие.

- А чтобы никто вообще в вас не сомневался, - продолжал Непрядов развивать успех, - записывайтесь в секцию по боксу. Это дело для крепких парней.

- Разве есть у нас такая? - усомнился Хуторнов.

- Нет, так будет. На следующей неделе начнём тренировки. Так как же?..

- Записывайте, - акустик решительно тряхнул белобрысой, стриженной под ёжик головой.

5

И всё же к тренировкам удалось приступить не скоро. Потребовалось какое-то время, чтобы поулеглись страсти вокруг намечавшегося сокращения личного состава в армии и на флоте. В газетах замелькала цифра миллион двести тысяч. Правда, плавсостава обнародованный указ почти не затрагивал. Какие бы перемены не происходили, подлодки оставались главной ударной силой флота, его самыми вразумляющими и сильными потенциальными стрелами, хранившимися в колчанах дальних гаваней.

На кораблях служба продолжалась с прежним напряжением. Но береговой люд заволновался, особенно пожилые и в невысоких званиях, которым до полной выслуги не хватало нескольких календарных лет. Флюиды их пессимизма и грядущей неприкаянности стали порой просачиваться и в отсеки лодок.

Толик Стригалов по вечерам всё чаще теперь валялся на своей койке, вместо того чтобы идти в город. Начал рассуждать, а не лучше было бы ему, в душе человеку мирному, податься на какой-нибудь сейнер ловить салаку, или же отправиться распахивать целину. Уверял, что любой председатель колхоза был бы ему рад куда больше, чем "педант Теняев". Впрочем, разглагольствования приятеля Непрядов всерьёз не принимал. Минёр всегда ныл, когда за что-нибудь от помощника получал очередной "втык". Просто подворачивался подходящий случай отвести душу. На самом же деле ему, как и многим другим, нет жизни без флота, - без его ранних побудок, подъёма флага, торжественных построений при полном параде, штормовых дней и ночей на вахте, без срочных погружений и всплытий - да мало ли ещё без чего, что составляет суть порой проклинаемого и бесконечно дорогого отсечного царства, которого истинному подводнику ничем заменить нельзя.

Что такое это, ведомое лишь немногим избранным, отсечное царство? Да и кто эти люди, придумавшие его в утеху собственной гордыни?..

Подлодка - одно из самых великолепных и печальных творений рук человеческих. Это всегда родной, любимый дом, который может стать и собственной могилой, - чего не случается под водой?.. Подводный корабль слишком ёмкое понятие, чтобы его существо можно было бы объяснить лишь схоластически точным языком формул и цифр корабельной инженерии. Само его существование представляется извечным стремлением человечества к немыслимому пределу, находящемуся за критической расчётной точкой прочности стального корпуса. Всё здесь туго свинчено, сплетено и сварено в едином, согласно действующем организме, когда корабельные трубопроводы и электроцепи являются логическим продолжением человеческих артерий, жил и нервов. Невероятные нагрузки на прочный корпус, нечеловеческое напряжение духа и воли... Такое бывает лишь под водой.

Сколько уж раз приходили на память Егору наивные и в чём-то мудрые дедовы слова о смысле "подводного бытия" как состояния человеческого духа. Он верил им. Нет жизни в чреве корабля без людей, как нет подводника без своей подлодки в сердце. Это и в самом деле "подводная обитель", в которой месяцами затворниками живут ушедшие на глубину люди. Одна судьба на всех, как только над головой захлопывается крышка верхнего рубочного люка, и море со зловещим гулом врывается через кингстоны в цистерны плавучести. Под водой никогда нет мира, там всегда условная война, - то ли с воображаемым противником, то ли с забортным давлением, то ли с самим собой... Денно и нощно, как перед святыми иконами, бдят у действующих приборов и механизмов матросы, вершат начальственную литургию офицеры. И командир лодки, что сам Господь Бог, во всесильный разум и победоносное дарование которого они беззаветно верят. А сильна лодка не тысячами смертей, спрессованных в тротил-гексоген-алюминиевой начинке торпедных зарядов, но в крепости духа и мужестве сердец её подводного люда. Все они, святые и грешные, уходят на поединок с глубиной, чтобы над затерявшейся в российских далях деревенькой, то ли над малым городком или огромной столицей никогда бы не заволокло ядерным пеплом солнце их родины.

И размышляя так, Егор приходил к мысли, что если в самом деле стать затворником "подводной обители", не сходя на берег и целиком отдав себя во власть службы? Никогда не будет у него ни любимой, ни семьи, как у чёрного послушника, принявшего на себя добровольный обет вечного целомудрия. И тогда вполне может статься, что приобретёт он в своём самосовершенстве гораздо больше, чем потеряет. Он будет всегда спокоен, прям, кристально честен и без сожаления готов к подвигу во имя человеческого разума. Ведь столько им ещё не познано, не видено, не прочитано. Ради этого хотелось гореть не сгорая, не считать пройденные мили и никогда не останавливаться в пути.

6

Зима выдалась на редкость лютой. По-штормовому крепкие норд-весты безжалостно остужали землю и море, широкой полосой отчуждения примораживая к берегу торосистый припай. Навигация становилась делом изнурительно трудным и всё более небезопасным. День и ночь сердито гукал в гавани ледокольный буксирчик, настырно пробиваясь тупым, обшарпанным рылом форштевня к чистой воде. С его благословения корабли уходили и возвращались.

С избытком хватало Непрядову штурманских забот и тревог. Дубко не переставая твердил на вахте: "На фарватере гляди в оба, чуть зазевался и..." и для большей наглядности ударял кулаком в ладонь, - получай льдину в корпус. А что это значит? Всему экипажу позор, офицерам - вдвойне, а мне как командиру и того больше - бесчестье". Впрочем, Дубко мог бы этого не говорить: люди выкладывались на вахте до предела. Егор челноком метался по шахте верхнего рубочного люка между штурманским столиком и пеленгатором. Ему было жарко и весело, несмотря на туманную январскую стужу и тревожные гудки тифона, подававшиеся с верхнего мостика. Работа у него шла, всё получалось, как надо.

С моря Непрядов возвращался вконец измотанным и всё-таки вполне удовлетворённым каждым прожитым днём. Он ел со "зверским" аппетитом, мертвецки крепко спал. Днями с головой увязал в корабельных делах, а по вечерам волтузил в своё удовольствие кожаную грушу. Поддавшись напористому стригаловскому увещеванию, Егор всё-таки создал секцию по боксу.

Нечто вроде боксёрского ринга удалось соорудить в пустовавшем подвале казармы: из досок сколотили помост, обтянув его списанными швартовыми концами, подвесили тренировочные снаряды - мешки с набитыми в них опилками, а гонг вполне заменила надраенная до блеска корабельная рында. Желающих заниматься боксом поначалу нашлось в избытке. Но менее стойкие вскоре отсеялись, и в группе осталось девять человек. С ними Непрядов и начал по вечерам тренироваться.

Быстрее всех боксом "переболел" сам Стригалов. После первого же полученного на тренировке синяка он заявил, что бокс - дело грубое, и вообще... дуновение женских духов на танцах куда приятнее запаха мужского пота при мордобое на ринге. Непрядов не удерживал его: вольному воля...

В городе Егор появлялся не чаще, чем по необходимости зайти в магазин или парикмахерскую. На танцы его совсем не тянуло. К тому же не было особой нужды по вечерам слоняться по улицам. Да и куда здесь пойдёшь, если сам городишко настолько мал, что за какие-нибудь полчаса пересечёшь его вдоль и поперёк, познакомившись сразу со всеми достопримечательностями. Со старой кирхой, где разместился теперь кинотеатр; с городским парком и украшавшим его "пятачком", как называли открытую танцплощадку; с небольшой баней, славившейся, впрочем, отменной парилкой. И вовсе не городком казался он Егору, а скорее военным поселением, где самыми заметными аборигенами были моряки-подводники. Однако жили там ещё трудяги-рыбаки из местного рыбколхоза и корабелы с небольшого заводика, ремонтировавшего траулеры.