Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте

Флорентийцы эпохи Данте на протяжении всего года развлекаются светской музыкой, звучащей на частных или общественных праздниках, просто в веселых компаниях молодежи. Музыке, танцам и пению учили в семьях пополанов и знати, учили как мальчиков, так и девочек. Что касается детей простых горожан, то, чтобы петь и танцевать, им учиться было не нужно. Боккаччо рассказывает о некоей Бельколоре, жене простого труженика, которая умела лучше любого «играть на чембало, петь „Вода бежит в огород…“, водить хороводы и танцевать» (Декамерон, VIII, 2). «Декамерон» вообще наполнен танцами и песнями, в которых выражалась радость жизни флорентийцев: они не могли представить дружескую посиделку, не украшенную хоровой и инструментальной музыкой, танцами. К песням и инструментам, весьма разнообразным, мы еще вернемся. Они иллюстрируют хорошо известный факт, что Флоренция времен Данте создала все необходимые предпосылки, чтобы спустя несколько десятилетий стать родиной «нового искусства» ( Ars Nova).

Возьмем наиболее популярные из народных танцев и песен, прежде всего ту, что так славно исполняла Монна Бельколоре: «Вода бежит в огород по канаве». [306]Как пишет критик, это было что-то вроде детской игры: [307]танец сопровождался незамысловатой песенкой. Солист запевал припев, и хор подхватывал:

Когда доходили до слов:

распорядитель игры выводил из хоровода одну девушку за другой и становился на место. Когда все девушки оказывались по левую руку от него, первая часть игры заканчивалась. Тогда меняли припев, называя по имени юношу, который должен был встать между двух девушек по его собственному выбору — так и развлекались девушки и юноши из народа: распевая песни и танцуя, держась за руки, кружась в хороводе. Совсем иным был бальный танец, медленный, размеренный, сдержанный, целомудренный, более приличествующий знати и богатым горожанам. Церковь не осуждала его — не то что народный танец, непринужденный, вакхический, чувственно-эротический: считалось, что, когда народ веселился, можно забыть на время о строгости нравов. Однако богатые буржуа хорошо знали (о чем свидетельствует тот же «Декамерон») фривольные народные песни и танцы: весельчак Дионео хочет затянуть одну из таких песенок, несмотря на полусерьезные, полушутливые протесты со стороны молодых дам.

Во Флоренции, как и в других местах, любовь к пению и танцам была столь велика, что, как только наступало теплое время года, пели и танцевали на лугах, окружавших город, особенно в Майский праздник, и на городских улицах. «Веселые компании» молодых людей, празднично одетых, под водительством избранных ими короля и королевы ходили по центральным кварталам города.

Во Флоренции народная музыка была одним из проявлений музыкальной жизни. Другая ее форма была представлена музыкой, которую мы назвали бы «литературной», поскольку она сопровождала стихи Данте, его современников и друзей.

Союз поэзии с музыкой ведет свое происхождение, как известно, из Прованса. [308]В Италии после Альбигойских войн начала XIII века нашли убежище несколько провансальских трубадуров. У них появились ученики, из которых наибольшей известностью пользовался Сорделло Мантуанец, заслуживший похвалу Данте за то, что, «отказавшись от просторечного слога», сочинял «изысканнейшие стихи» («О народном красноречии», I, XV, 2). Данте поместил его в чистилище, его встреча с Вергилием — один из наиболее волнующих эпизодов поэмы (Чистилище, VI, 58 и след.). Сближение провансальцев с итальянцами породило поэзию и музыку, ставшие общим достоянием обеих культур. Сам Сорделло одинаково хорошо писал как на провансальском, так и итальянском языках. Именно в эти годы в Италии прижились провансальские музыкальные жанры: баллада или «танцевальная песня», любовный диалог ( contrasto), сирвента и дискорда. Провансальское влияние было столь сильным, что затронуло религиозную поэзию, подчеркнув родство между хвалебным гимном и балладой: «Строфе предшествует и следует за ней рефрен, мелодия которого полностью или частично используется для последней части строфы». [309]К сожалению, от итальянского музыкального творчества, развивавшегося под провансальским влиянием, следов почти не осталось. Не потому ли, что утрачены рукописи? Не только. В Италии просто не существовало полифонической школы, сопоставимой с теми, что действовали, например, в Сен-Марсьяль или Нотр-Дам. «Музыкальная жизнь Италии, по крайней мере до расцвета „нового искусства“ ( Ars Nova) в XIV веке, имела второстепенное значение, в том смысле, что она оставалась в рамках скромной локальной деятельности, основываясь на заимствованном репертуаре». [310]Вместе с тем она породила чрезвычайно важный культурный феномен: итальянцы поначалу и не стремились быть оригинальными, усваивая южно- и северофранцузские влияния; взаимопроникновение культур, облегчавшееся свободным перемещением жонглеров и трубадуров, способствовало появлению своеобразного единого репертуара. [311]Лишь позднее с возникновением школы «нового сладостного стиля» ( dolce stil nuvo), выдающимся представителем которой являлся Данте, в полной мере проявится оригинальность собственно тосканского, флорентийского творчества. И, несмотря на гордость и сознание собственной значимости, Данте счел своим долгом высказать признательность всем поэтам по ту сторону Альп, давшим образцы любовной поэзии, и в их числе Арнальду Даньелю, о котором он говорит в «Чистилище» (XXVI, 115–148). В поэтическом отношении «новый сладостный стиль» ничуть не уступал провансальской поэзии, напротив, его достоинства были таковы, что ему могла соответствовать только музыка флорентийского «нового искусства», спустя некоторое время вступившего в пору расцвета. К великому сожалению, «новое искусство» во Флоренции времен Данте делало только свои первые шаги.

Ограничимся рассмотрением канцоны (песни), главного поэтического и музыкального жанра в эпоху Данте. [312]Поэт разработал его теорию в трактатах «О народном красноречии» и «Пир», сочинил превосходные канцоны, одну из которых исполняет персонаж «Чистилища», певец и композитор Каселла. Каселла обладал талантом, его пение трогательно:

(Чистилище, II, 112–118)

Эта канцона Данте, которую он снабдил длинным ученым комментарием, насыщена двойным и тройным смыслом; поэт включил ее в третью книгу трактата «Пир» и посвятил Беатриче, достоинства и красоту которой прославлял: