Древний Восток

Ключевым словом при описании подобного мышления становится «вера». Причем подразумевается: вера, безосновательная и не нуждающаяся в обоснованиях, когда непосредственное ощущение автоматически переводится в суждение, рассматривающееся как безусловно истинное, без анализа, сомнений и допущения возможной ошибки. При этом никто не отрицает, что в сфере прикладных повседневных навыков (например, при производстве орудий труда) люди архаики сплошь и рядом оперировали обычным рациональным мышлением, опираясь на логическую обработку опыта. Однако их базовые суждения о мире (о космосе, душах, богах и обрядах, в том числе магических), как обычно считают, вырабатывались, напротив, посредством «мифологического мышления», опирались на акты безусловной иррациональной веры и не подлежали сомнению.

С этой теорией «дологического» мышления, несмотря на ее распространенность в науке, трудно согласиться уже по той причине, что она вынуждена наделять человека древности двумя плохо совместимыми типами мышления разом и не объясняет, почему в одних сферах своей жизни человек руководился одним из них, а в иных — другим. Кроме того, общеизвестно, что древность в течение тысячелетий была принципиально чужда самому понятию о догмах (абсолютных истинах) и о «вере» как пути безусловного их принятия. «Много дней пройдет, и любое пророчество потеряет силу», — говорит древнееврейская языческая пословица, прямо выражая тот принцип, что ни одно суждение не может быть признанным свободным от ошибки, т. е. что абсолютноистинных суждений, принимаемых путем тотальной веры, быть не может.

Именно поэтому так называемые «религиозные» концепции древности обнаруживают исключительную текучесть, гибкость и изменчивость в ходе своего развития — ведь догм, ограничивающих и фиксирующих это развитие, не существует. А ведь без этого «горючего» функционирование иррационального мировоззрения, как показывает практика мировых религий, совершенно невозможно. Общеизвестна и так называемая «веротерпимость» древности, исчезнувшая к Средневековью с распространением догматических религий откровения.

Различные, зачастую противоречащие друг другу религиозно-мифологические концепции сосуществовали в пределах одной и той же древней культуры, пользуясь принципиальной взаимной терпимостью; на своей абсолютной правоте не настаивала ни одна из них, и ни одна не объявлялась «ересью» или «ложной верой» ни адептами других концепций, ни государством. Иными словами, носители этих концепций относились друг к другу точно так же, как в современном мире относятся друг к другу сторонники конкурирующих естественнонаучных теорий, а не так, как приверженцы разных религий. Как все это было бы возможно, будь мировоззрение древности основано на «вере»?

Рациональная природа древней картины мира

В действительности при объяснении взглядов и представлений людей древности нет необходимости прибегать к теории о некоем особом типе мышления. Иначе говоря, древним людям ничего не оставалось, как самым логичным и рациональным образом расценивать свои яркие эмоционально-ассоциативные впечатления в качестве объективного опыта по главному критерию такового — независимости соответствующих впечатлений от сознательной воли воспринимающего субъекта. Соответственно, человек древности и строил свою картину мира на интерпретации такого «опыта», причем изучал его точно таким же аналитически сопоставительным, логико-эмпирическим путем, как современный физик — показания своих приборов. В итоге, полагая, что изучает внешний мир, человек архаики на деле изучал автономную часть внутреннего.

От современной науки магико-мифологическое знание отличается лишь границами выделения объективного опыта; критерии же этого выделения (т. е. саму суть опыта) они понимают совершенно одинаково. С точки зрения обеих, опыт не должен зависеть от индивидуального субъективного мира наблюдателя; тогда его остается интерпретировать как прямое отражение внешнего, наблюдаемого мира, который мы и хотим изучать. Древность лишь приписала это важнейшее свойство настоящего опыта (относительную независимость от наблюдателя) тем ощущениям, которые его на деле не имеют.

Это, кстати, было важнейшей причиной невероятно низкой скорости технического прогресса в древности. Изобретатель нашего времени посвящает свои усилия созданию новых устройств и технологий; изобретатель древности, по интеллекту ничем не уступавший современному, сосредотачивался на разработке и применении молитв и заклинаний, полагая, что это куда более многообещающий способ получить все, что нужно людям.

Человеческая личность на древнем Ближнем Востоке

Еще одним неожиданным для многих свойством древневосточного менталитета было то, что он, при всей роли коллектива в общественной жизни, с самого начала оказывается сугубо личностным. Нередко считают, что выделение личного сознания (в том числе этического) из коллективного было довольно поздним процессом, развернувшимся лишь в так называемое «осевое время» (середина I тысячелетия до н. э. и несколько последующих столетий). Согласиться с этим трудно. Достаточно вспомнить о том, какую экстраординарную роль для человека древности играет его имя — главный оплот личной идентификации вообще! В текстах самых разных эпох восточной древности: от «Эпоса о Гильгамеше», «Диалога господина и раба» и шумеро-аккадских пословиц в Вавилонии до важнейшего брахманского трактата «Законы Ману» в Индии и даже сочинений раннего конфуцианца Сюнь-цзы в Китае — человеческий мир рисуется в первую очередь как мир отдельных людей, делающих индивидуальный выбор (и по отношению к социуму, и по отношению к богам, и по отношению к другим личностям).

Как видно из письменных источников, общество на Древнем Востоке, хотя и имеет высший авторитет по отношению к любой личности, обосновывает этот авторитет только тем, что обеспечивает фундаментальные потребности своих членов; целью общежития, за редкими исключениями, считается не совершенствование или преображение людей, а их оптимальное выживание. Соответственно, общество предпочитает, так сказать, «не лезть в душу» своих членов, интересуясь обычно лишь практически значимыми аспектами их поведения по отношению к окружающим. Поэтому поощряемая государством идеология играет важную интегрирующую роль, но не насаждается и не навязывается как требующая обязательного согласия на индивидуальном уровне.

Разумеется, власть общества над личностью в древности была, как правило, на порядок большей, чем в современном мире; отсутствовала также и концепция особых «прав личности», противопоставляемых «правам общества» и тем более приоритетных перед ними. Древний Ближний Восток считает общество системной совокупностью отдельных людей с разными статусами, и, соответственно, знает только права отдельных лиц, частично различающиеся в зависимости от их статуса. Таким образом, «эмансипированной личности» современного либерального общества в Месопотамии, конечно, не существовало.

«Религия» и этика на древнем Ближнем Востоке. Понимание добра и зла

Строго говоря, по многим своим признакам языческие «религии» древнего Ближнего Востока соответствуют вовсе не религии в средневековом и более позднем понимании, а современной прикладной науке и наукоемкому производству. Таковы они и по своему назначению (обеспечение физических благ для общества и его членов), и по своей организации (особое профессиональное учреждение — храм), и по своему способу существования (множественность и изменчивость сосуществующих концепций; адогматизм, релятивизм, т. е. признание того, что существующие представления могут быть в чем-то ошибочны и их, таким образом, допустимо корректировать; мирное сосуществование множества культов).

Древние религии не знают понятия «откровения», прагматичны по цели существования и чуждаются всякого принципиального иррационализма. В контакт с богами в древности вступали никоим образом не ради самого по себе богообщения, благоговейного преклонения перед высшим, приближения к нему, этического очищения, совершенствования и т. п., а ради получения самых обычных и насущных житейских благ для самих себя.