Москва еврейская

По мере того как продолжалась война и выявлялись наши военные неудачи и поражения, правительство в целях самосохранения, чтобы отвлечь гнев народа от себя, стало искать виновника военных катастроф и нашло его… в евреях. Потерпев поражение на «старом навете» в процессе Бейлиса, оно выдумало «новый навет» — обвинение евреев в шпионаже, предательстве, измене. Царская ставка, военное командование на театре военных действий в споре с департаментом полиции в Петрограде систематически стали пускать слухи о том, что евреи в смежных с театром войны местах занимаются шпионажем, передают немцам военные тайны, указывают им места, где находятся наши армии, и т. п. Эти слухи стали распространяться и через юдофобские газеты, в стране поднялась новая волна зловещего антисемитизма, тем более ядовитая, что она была теперь окрашена обидным для русского самолюбия и национальной гордости элементом. В местечке Кум устроен был солдатский погром, который объявили официально как выражение негодования воинских частей против еврейской измены. В городе Мариамполе по доносу оказавшегося впоследствии немецким агентом какого-то мусульманского имама Байрашевского, который потом был осужден на каторгу военным судом, обвинили в измене известного в городе еврея Гершановича, и корпусной суд приговорил его к каторжным работам на 8 лет. Этот приговор был моральным ударом, так как служил как бы подтверждением распространившихся слухов и инсинуаций. Гершанович, как известно, через 2 года был освобожден, так как выяснилась его невиновность. Но пока антисемитская клика и юдофобская печать оперировали Кумом и Мариамполем как неопровержимыми документами. Но этого было мало. Возникшие в стране разные кризисы — продовольственные, товарные и другие — опять стали приписываться евреям, которые-де занимаются спекуляцией, вздувают цены, прячут металлические деньги, перевозят в гробах золото и т. д. Правительство, которое волей-неволей должно было благодаря беженцам пробить брешь в черте оседлости и делать кое-какие облегчения в праве жительства для этих евреев, стало брать все назад и преследовать евреев как никогда. Особенно сильно это почувствовалось в Москве, где начались позорные облавы, ловили евреев на улицах среди белого дня. В заседании Государственной Думы 16-го февраля 1916 г. депутат Н. М. Фридман говорил: устраиваются «облавы в Москве для того, чтобы вселить в население, внушить ему убеждение в том, что евреи являются виновниками дороговизны… На улицах хватают детей, ведут в участки, сотни людей арестовываются; арестовываются евреи под предлогом спекуляции, за сим они подвергаются выселению». Словом, повторилась вакханалия облав, гонений и выселений, которая была так знакома Москве. Это было как раз в то время, когда депутат Н. С. Чхеидзе ^[157] огласил в одном из заседаний Государственной Думы циркуляр департамента полиции за подписью и.д. директора Кафарова — циркуляр, в котором «Департамент полиции сообщает для сведения губернаторам, градоначальникам, начальникам областей и губернским жандармским управлениям», что «евреи усиленно заняты революционной пропагандой, искусственно устраивают вздорожание предметов первой необходимости, устраняют из обращения звонкую монету, скрывают товары, задерживают разгрузку их на ж.д. станциях, стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам, обесценивают таковые и заставляют таким образом вкладчиков вынимать свои сбережения из государственных учреждений» и т. д. Оглашение этого циркуляра вызвало бурю негодования в Думе. Правительство, пойманное, что называется, с поличным на месте преступления, мало, однако, этим было смущено и продолжало свою преступную работу. Когда через несколько месяцев после этого возобновилось дело Гершановича, его защитник О. О. Грузенберг справедливо говорил: «Много польских городов и селений залито кровью, окутано дымом пожаров ^[158]. Но из этой крови, из этого пепла возрождается в пурпуре и злате старая Польша. Сбываются несбыточные сны благородных мечтателей и поэтов. Рядом с польским народом, на той же земле живет другой народ. Он тоже отдал общерусскому делу и кровь своей молодежи, и достояние свое. Он станет теперь на пепелище, обескровленный и обнищалый, оболганный, заклейменный кличкой „изменник“». В. Г. Короленко по поводу оправдания Гершановича писал: «Речь Грузенберга уже не только юридическая защита данного подсудимого перед данным составом суда, но и пламенная апелляция еврейства против общей неправды и закоренелого предубеждения. Торжество полное, и весь этот заключительный эпизод тяжелой драмы кажется простым подарком судьбы, своего рода черной жемчужиной в мартирологе современного еврейства… Мариампольский приговор смутил очень многих, совсем не антисемитов… На сомнения отвечали: „А Кум, а Мариамполь…“ Теперь есть возможность обратить против злой клеветы ее собственное оружие. На новые измышления в таком роде можно ответить: „А Кум, а Мариамполь…“»

Но гангрена русского самодержавия продолжалась, процесс гниения его шел быстрым темпом. Недовольство и негодование росло с каждым днем. Терпение истощилось. Наступил 1917 год. Вспыхнула февральская революция. В марте этого года, ровно через четверть века после знаменитого московского изгнания, отменены были все существовавшие до сих пор ограничения в правах евреев, евреи стали полноправными гражданами. Пришла наконец эмансипация евреев, запоздавшая в России в сравнении с Западом более чем на сто лет.

Ставши юридически полноправными гражданами России, евреи оказались в таком же положении, как люди после пожара или после тяжелой болезни. Надо было собрать сохранившиеся остатки сил и энергии, надо было организовать дезорганизованное еврейство, тем более что для этого, казалось, имелись теперь юридические возможности. Первая мысль была — организовать еврейские общины. И в этом отношении Москва пошла первая. Вскоре после Пасхи, протекшей в радостях и ликовании по поводу уравнения в правах, образована была комиссия под председательством Петра Семеновича Марека для выработки программы по проведению выборов в московскую общину. Работа этой комиссии продолжалась все лето. Спорам и дискуссиям не было конца, выявили свое лицо все многочисленные еврейские партии (сионисты, Бунд, СС ^[159], поапей-ционисты ^[160]), организовались новые партии и группы (ортодоксы, беспартийные — бывшие руководители прежнего Хозяйственного правления). По городу запестрели выборные афиши, воззвания, рекламы. Весь город волновался. 1-го октября 1917 г. состоялись эти выборы — равные, тайные и пр. — по всем правилам самого совершенного парламентского кодекса. Результаты их, как можно было и ожидать, дали значительный перевес сионистам, которые и сделались хозяевами положения.

Избранными оказались ^[161]:

1) от сионистов: Я. И. Мазэ, И. А. Найдич ^[162], [Г.] Златопольский, [П.С.] Марек, С. Айзенштадт, Л. Яффе, X. Гринберг, [А.] Подлишевский, Левите, Герчековер, [Ц.-Г.] Белковский, Гольберг ^[163], [М.] Гликсон;

2) от Бунда: Мезовецкий, И. Рубин, Майер;

3) от СС: Л. Е. Мотылев, А. Соколовский;

4) от Поалей-цион: д-р Рабинович;

5) от ортодоксии («Традиция и свобода»): Г. М. Нурок, Рафаил Гоц, Моносзон;

6) от Фолкспартей: М. И. Певзнер, Трайнин, Л. С. Биск, [С.] Каплан-Капланский, С. Р. Коцына;

7) от беспартийных (быв. Хоз. прав.): Д. В. Высоцкий, А. Л. Фукс, С. С. Вермель, М. Г. Понизовский, Л. В. Райц.

Разразилась Октябрьская Революция — и открытие общины было отсрочено. Состоялось оно лишь в ноябре. Председателем был избран Я. И. Мазэ. Произошел любопытный инцидент. Д. В. Высоцкий, мечтавший о председательском кресле, сначала перебежал было к сионистам, а потом, когда председателем был избран Я. И. Мазэ, совершенно отказался от участия в общине. Задуманы были широкие планы работы, организованы разные отделы, снято было большое дорогое помещение. Полились речи без конца. Тон задавали сионисты, которые с помощью разных комбинаций и коалиций добивались большинства. Но надо признаться, что во всей работе общины было больше слов, чем дела. Занимались высокой политикой, например по поводу декларации Бальфура ^[164], нескончаемыми спорами о языках, организационными вопросами и т. п. Но финансовой базы община не имела, а бюджет ее был большой. К лету 1918 г. наиболее богатые ее члены стали покидать Москву, и община представляла очень жалкую картину. Наконец, она была закрыта летом этого же года, центр тяжести еврейской общественности, временно перенесенный на общину, вновь вернулся на свое старое место, Хозяйственное правление…