Хрущевцы

Мы готовились к московскому Совещанию, и предвидели, что там будет жестокая борьба. Наша партия решила открыто выступить на предстоящем совещании партий против измены хрущевских ревизионистов, ополчившихся против марксистско-ленинской теории. Нам предстояло бороться с их изменнической практикой и политикой, защищать Советский Союз, ленинизм и Сталина, атаковать XX съезд Коммунистической партии Советского Союза и разоблачить все антиалбанские подлости, совершенные хрущевцами и лично Хрущевым.

Схватка началась еще в комиссии по составлению проекта заявления Совещания. Советские послали туда Суслова, Поспелова, Козлова, Пономарева, Андропова и еще кое-кого. Это была "солидная" делегация, насыщенная "большими" головами, чтобы воздействовать на нас. Почти все остальные делегации, кроме нашей и китайской, состояли из людей низших рангов, людей третье- и четвертостепенных. Ясно было, что все было согласовано и условлено, поэтому нам больше нечего было обсуждать.

Мы отдавали себе отчет в том, что борьба в комиссии являлась всего лишь предисловием к драме. Мы предвидели, что советские и их прихвостни пойдут на уступки, конечно, бледные, и будут прилагать усилия к тому, чтобы с совещания вышло заявление "ни рыба, ни мясо", в котором не было бы острых углов, заявление с сомнительными формулировками, с каким-либо незначительным отступлением и характеристикой "фракций и кружковщины", к которым они относили и нашу партию. Вот почему Политбюро наказало нашей делегации, состоявшей из товарищей Хюсни Капо и Рамиза Алия, бороться за то, чтобы заявление было набито похором.

Сверх того, мы предусматривали и другой вариант, а именно, что хрущевцы могли пойти и на заявление с правильными, верными формулировками, достаточно лишь того, чтобы совещание шло как по маслу, не было борьбы, разоблачений, не было выведено все на чистую воду. Мы предсказывали это, так как знали, что они боялись споров, как черт ладана. Они были готовы к уступкам; когда им пришлось бы туго, они сказали бы: "Вам не нравится это?! Сделаем покрепче. Лишь бы борьбы не было; составим заявление, подпишем его, нет осуждения Бухареста, нет принципиальной борьбы" и. . . шиш с маслом! Потом, когда все кончилось, бы, их рупоры стали бы трубить: "Бухарест был полезным, наша линия правильная, албанцы и китайцы были осуждены за догматизм, но исправились", а заявление составляло бы для них клочок негодной бумаги, как и произошло в действительности.

Этого мы не хотели. Заявление не должно было служить прикрытием к ревизионистской дряни, а должно было явиться результатом спора, борьбы, разоблачения. В своей переписке с находившейся в Москве нашей делегацией мы передавали ей: "Наша цель и задача - не коллекционировать заявления, а бичевать ошибки, изобличать их. Мы не в заявлениях нуждаемся".

В подготовительной комисси шла жестокая борьба. Суслов руководил всей борьбой за протаскивание в проект заявления ревизионистских тезисов XX съезда и одобрение линии советского руководства. Наши товарищи решительно боролись, разоблачили эти взгляды, настаивая на том, чтобы формулировки в проекте были точными, недвусмысленными, марк-систско-ленинскими. "Ничего туманного, никаких подтекстов, никаких выражений, которые завтра можно было бы истолковывать по своему усмотрению, допускать нельзя" - заявили представители нашей партии, товарищи Хюсни и Рамиз.

Были изобличены тезисы хрущевцев, направленные на смягчение империализма, было напрямик сказано им, что "наблюдающаяся тенденция приукрашивания империализма опасна", было защищено сталинское положение о том, что мир будет достигнут в том случае, если народы возьмут это дело в свои руки. "Утверждение о том, что при империализме можно построить мир без войн (тезис Хрущева), - подчеркнул товарищ Хюсни, - идет вразрез с учением Ленина".

Вопреки желаниям хрущевцев, в комиссии наша делегация настаивала на том, чтобы в проекте заявления было указано, что "ревизионизм составляет главную опасность в коммунистическом движении", и в особенности говорилось о югославском ревизионизме, как агентуре империализма. Наши товарищи решительно указали на опасность тезиса о том, что "ревизионизм идеологически разгромлен", который Хрущев и компания хотели навязать всем другим партиям. "Ревизионизм, - отметил товарищ Хюсни Капо, - не только существует, у него рога начинают расти".

Представители нашей партии оказались перед чуть ли не единым фронтом ревизионистов. Хрущевские марионетки, которыми руководили Суслов и другие, обрушились на них с выпадами, чтобы принудить их отречься от отстаиваемой ими правильной линии. Однако, - сказал Хюсни Капо, - "наша партия ни за что не согласится говорить так, как это хотелось бы тому или иному, или же под чьим-либо давлением". Он вдребезги разбил обвинения и провокации лакеев Хрущева и лишний раз осудил бухарестский заговор и попытки осуществить его в Москве.

Когда Суслов, этот беззастенчивый ревизионист, осмелился облить нашу партию ушатами грязи и стал сравнивать ее взгляды со взглядами контрреволюционера Керенского, товарищ Хюсни Капо бросил ему в лицо:

- Вы ошиблись адресом, товарищ Суслов, обращаясь ко мне в связи с Керенским. Я хотел был заявить, что Албанская партия Труда не Керенским основана. Керенский - ваш. Мы знали и знаем Ленина и ленинскую партию. Наша партия, основанная Энвером Ходжа согласно учению марксизма-ленинизма, верно боролась и будет бороться в защиту марксизма-ленинизма, - ив заключение добавил:

- Тем, кто поддерживал изменника-контрреволюционера Имре Надя, не следует обзывать Албанскую партию Труда буржуазной партией и албанских коммунистов-керенскими.

- Здесь какое-то недоразумение! - попытался Суслов хоть сколько-нибудь смягчить сокрушительный эффект полученного им ответа.

- Нам все ясно, а вам, быть может, и нет. - в тон ответил ему товарищ Хюсни.

На заседаниях, оказываясь перед твердыми доводами, советские вынуждались отступать, однако на другой день по уже одоленным вопросам возобновлялась борьба, так как Хрущев одергивал Суслова и компанию.

Выступил беспрекословно послушный Хрущеву сириец Багдаш, который обвинил нас в том, будто, критикуя советское руководство, наша партия стояла за "новый коммунизм". Хюсни Капо подготовился ответить и на это низменное обвинение Багдаша. Во второй речи, с которой Хюсни хотел выступить на заседании комиссии, в частности говорилось:

- Партия послала нас сюда, чтобы изложить ее взгляды. Ей и в голову не приходило и не приходит сформулировать какой-либо новый учебник марксизма-ленинизма и она не ратует за какое-либо другое коммунистическое движение, как утверждал товарищ Багдаш. Наша партия смело боролась и борется за коммунизм Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина и как раз поэтому она стоит у власти и успешно строит социализм. Вы, товарищ Багдаш, видимо, ошиблись адресом. Обратитесь, пожалуйста, с вашими замечаниями о "новом коммунизме" к тем, кто на него претендует, к ревизионистам, а не к нам.

Однако, невзирая на настояние товарища Хюсни, президиум заседания комиссии, которым манипулировали хрущевцы, не дал ему зачитать вторую речь, чей текст хранится в нашем партийном архиве.

Как обычно, кроме выпадов и обвинений. достаточно было и свидетельств лицемерной "дружбы" к нашим товарищам. Однажды Козлов пригласил товарища Хюсни на обед, но тот, поблагодарив, отклонил приглашение.

Благодаря борьбе представителей Албанской партии Труда, представителей Коммунистической партии Китая и кое-какой другой партии были устранены многие ревизионистские тезисы и были выработаны марксистско-ленинские формулировки по многим вопросам. Однако еще оставались нерешенные вопросы, в связи с которыми Козлов хотел предложить нам "внутренние заявления". Опасаясь того, как бы не проиграть битву, хрущевцы стремились беречь то, что беречь можно было. Однако это был лишь пролог борьбы. Настоящая борьба была еще впереди.

Мы отдавали себе отчет, что она будет трудной, жестокой, и мы окажемся и в меньшинстве. Но это нас не пугало. Мы тщательно подготовились к совещанию с тем, чтобы суждения и анализы нашей партии были зрелыми и обдуманными, смелыми и принципиальными. Речь, которую я должен был произнести на московском Совещании, мы обсудили на специальном заседании Пленума Центрального Комитета нашей партии, который единогласно одобрил ее, так как в ней содержался анализ, которому Албанская партия Труда подвергала вопросы нашего учения, как и антимарксистскую деятельность хрущевцев. В Москве нам предстояло изложить непоколебимую линию нашей партии, продемонстривовать ее идеологическую и политическую зрелость, редкую революционную смелость, которую наша партия выказывала в течение всей своей героической жизни.