Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии

(Письмо было найдено в захваченных союзниками немецких архивах. Подтвердив получение приказа о своей замене и отметив, что ее истинной причиной является его неудача в предотвращении прорыва в Авранше, фельдмаршал писал следующее: «Когда вы прочтете эти сроки, меня уже не будет в живых. Я не могу вынести упрек в том, что мои ошибочные действия решили судьбу Западного фронта, и не имею возможности себя защитить. Из создавшейся ситуации есть только один выход, и я добровольно отправляюсь туда, где уже находятся тысячи моих товарищей по оружию. Я никогда не боялся смерти, а жизнь больше не имеет для меня смысла. К тому же мое имя есть в списке военных преступников». Далее в письме перечислялись причины, по которым было невозможно принять действенные меры по предотвращению краха в Авранше, а также следовал мягкий упрек в адрес фюрера, который вовремя не прислушался к предостережениям, высказанным Роммелем и самим фон Клюге.

«Наша оценка была продиктована вовсе не пессимизмом, а глубоким знанием обстановки. Не знаю, сумеет ли фельдмаршал Модель, имеющий репутацию хорошего профессионала, что-либо изменить. Искренне надеюсь, что ему удастся склонить чашу весов в нашу пользу. Если же этого не произойдет и столь превозносимое вами новое оружие тоже окажется бессильным, тогда молю вас, мой фюрер, закончить войну. Немецкий народ уже перенес достаточно страданий, пора положить конец этому кошмару. Должны существовать пути к завершению войны, которые не приведут к попаданию рейха под гнет большевизма». Письмо завершалось дифирамбами величию Гитлера и уверениями в неизменной преданности фельдмаршала фон Клюге.)

На следующий день фельдмаршал уехал. А еще через день мне позвонили из Меца и сообщили, что фон Клюге скоропостижно скончался от сердечного приступа. Два дня спустя мы получили медицинское заключение, в котором причиной смерти называлось кровоизлияние в мозг. Затем поступила информация об организации пышных похорон, на которых фельдмаршал фон Рундштедт от имени фюрера возложит венок и произнесет торжественную речь. Через некоторое время поступила информация, что никаких государственных похорон не будет. До нас дошел слух, что фон Клюге принял яд, что подтверждено посмертной запиской. Как и все генералы, побывавшие на Восточном фронте, он носил с собой капсулу с ядом, чтобы принять в случае угрозы попадания в плен к большевикам – хотя их мало кто глотал даже в плену. Фон Клюге проглотил такую капсулу в машине и умер еще до прибытия в Мец. Лично я считаю, что он покончил жизнь самоубийством вовсе не из-за увольнения, а потому, что опасался ареста гестапо по прибытии домой».

Клюге сам решил свести счеты с жизнью, а Роммеля заставили это сделать, причем произошло это месяцем позже, когда он еще не вполне оправился после ранения. По приказу Гитлера его посетили два генерала и пригласили на автомобильную прогулку, во время которой поставили в известность о решении фюрера: Роммель должен был покончить жизнь самоубийством или же предстать перед судом с гарантией присуждения высшей меры наказания. Дело в том, что он был непосредственным участником заговора против фюрера. К этому его подтолкнуло понимание безнадежности ситуации на Западном фронте. Офицеры его штаба рассказывали, что он не тешил себя иллюзиями возможности победы на Западном фронте задолго до высадки союзников и поэтому часто критиковал Гитлера, не имевшего, по его словам, чувства меры.

После того как союзники успешно закрепились на плацдарме в Нормандии, он однажды сказал: «Все кончено. Для нас было бы лучше закончить войну немедленно и дальше существовать в качестве британского доминиона, чем продолжать безнадежную борьбу». Понимая, что главным препятствием к достижению мира является Гитлер, Роммель открыто заявлял, что единственная возможность изменить ситуацию – это избавиться от фюрера и обратиться к союзникам с мирными предложениями. Вот какую удивительную трансформацию претерпело отношение к фюреру его любимого генерала. Это стоило Роммелю жизни, но спасти Германию было уже невозможно.

Говоря о всеобщем развале, последовавшем за прорывом Паттона с нормандского плацдарма, Блюментрит сообщил еще один важный факт: «Откладывая отступление, Гитлер и его штаб были обмануты своей несокрушимой верой в то, что нашим войскам всегда хватит времени отойти и занять новые позиции в тылу, если возникнет такая необходимость. Они рассчитывали, что наступление англичан будет осторожным и неторопливым, а американцев – топорным, непродуманным. Однако Петен, старый знакомый фельдмаршала Рундштедта, неоднократно предупреждал, что ни в коем случае не следует недооценивать скорость, с которой американцы могут продвигаться, приобретя некоторый опыт. Так и вышло. Позиции в тылу, на которые рассчитывали в командовании вермахта, Паттон и его части обошли с фланга даже раньше, чем они были заняты».

Рассмотрев вопрос, каким виделся высшему немецкому командованию решающий прорыв союзников, стоит вкратце упомянуть, что при этом происходило непосредственно на местах, что видели и чувствовали командиры, участвовавшие в боевых действиях.

Свои впечатления о прорыве американцев мне изложил генерал Элфельдт, который командовал 84-м корпусом, стоявшим как раз в этом секторе на Шербурском полуострове. Он прибыл туда непосредственно перед началом решающего наступления. До этого он командовал 47-й дивизией на участке Кале – Булонь. «Насколько я помню, приказ немедленно прибыть в штаб фельдмаршала фон Клюге я получил 28 июня. Он сообщил мне, что я должен принять командование 84-м корпусом у генерала Хольтица. Он сказал, что не согласен с оборонительной политикой последнего, но не объяснил, в чем именно. В этом корпусе были собраны остатки семи дивизий. Кроме того, фельдмаршал фон Клюге сказал, что 116-я танковая дивизия, которая будет контратаковать с запада, чтобы ослабить давление на пехоту, тоже поступает под мое командование. Наша беседа продолжалась всю ночь. Утром я отправился в Ле-Ман и дальше в оперативный штаб 7-й армии, который тогда располагался в 10–15 километрах к востоку от Авранша. Оттуда меня направили в теперь уже мой штаб корпуса. Я точно не помню, где именно он был расположен, помню только, что нашел его в лесу, вдали от населенных пунктов. Здесь царила неразбериха, над нашими головами постоянно пролетали самолеты союзников. На следующий день я обследовал войска. Наши силы были очень слабы, непрерывной линии фронта не было. В некоторых дивизиях оставалось не больше 3 сотен пехотинцев, с артиллерией дело обстояло не лучше.

Прежде всего я отдал приказ всем частям к югу от реки Зее, протекавшей в районе Авранша, организовать оборону южного берега. Частям на востоке я приказал оставаться на месте до прибытия 116-й танковой дивизии, которое ожидалось ночью. После этого они должны были присоединиться к контратаке. Но только 116-я дивизия так и не появилась – по пути ее повернули на другой участок, представлявшийся более опасным. Утром 31-го американские танки двинулись к населенному пункту Брески, расположенному на реке Зее в 15 километрах от Авранша. В это время мой штаб размещался к северу от Брески – этот фланговый удар едва не отрезал нас от остальных. Все офицеры штаба целый день находились на боевых позициях. К счастью, американцы не проявили особого упорства.

В течение следующих двух дней я получил подкрепление в виде двух дивизий, почти полностью укомплектованных. Да и 116-я танковая дивизия наконец добралась до нас. После этого я объединил все, что осталось от семи дивизий, в одну и отдал приказ остановить прорыв между Брески и Вирой, а также задержать ожидаемый удар американцев из Авранша. Танковый корпус генерала фон Функа должен был нанести мощный контрудар. В дальнейшем фон Функ даже получил подкрепление – чтобы обеспечить танковый удар большего масштаба, силами всех имеющихся танков из 5-й танковой армии Эбербаха».

Далее Элфельдт описал ситуацию после того, как танковый удар не достиг Авранша, а его левый фланг оказался в угрожающем положении. Он отодвинулся на восток. Отступление оказалось серьезно затруднено, потому что танки шли через его линию фронта, создавая неразбериху. К счастью, натиск американцев на его участке фронта оказался не слишком сильным – 3-я армия Паттона двигалась по широкой дуге. «Войска 1-й американской армии на моем участке фронта с точки зрения тактики вели себя совсем не умно. Они не использовали представляющиеся возможности и несколько раз упустили шанс отрезать мой корпус от основных сил. Так что угроза с воздуха беспокоила меня куда больше.