Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг. Из воспоминаний ран

3. Ляангарское ущелье. Скобелевский домик. Рассказ капитана

«Ляангарское ущелье пролегает по тропинке, тянущейся вдоль узкого берегового карниза, нависшего над ревущей рекой Ляангар-сай, и ведет от города Оша к укреплению Гульча. С обеих сторон ущелья громоздятся друг над другом огромные каменные утесы, которые в некоторых местах совершенно нависают над головою до того, что страх берет при мысли, что вот-вот эта огромная каменная глыба сорвется и упадет со своей высоты.

Узкая полоса голубого неба, виднеющаяся вверху, мало освещает ущелье, погруженное в неприятно-таинственный мрак, среди которого царит лишь шум ревущей реки.

Погода начинала хмуриться, кое-где набегали темные облачка, и мало-помалу небо покрылось свинцовыми тучами. Где-то вдали слышались раскаты грома, подхваченные продолжительным эхом, разносившиеся по горам и постепенно замиравшие в одном из темных ущелий. Облака нависли почти над самыми головами, и в воздухе наступила какая-то особенная тишина. Брызнул дождик! Он освежил душную атмосферу ущелья, люди вздохнули свободнее и пошли бодрее.

Вдруг, как бы внезапно распахнув гигантское окно, в ущелье ворвался сильный вихрь, и вслед за ним дождь полил как из ведра.

Узкая глинистая тропинка, быстро размякшая от дождевых потоков, с шумом сбегавших с окружных скал, сделалась такою скользкою, что ноги разъезжались, идти становилось необыкновенно трудно, да, кроме того, ежеминутно грозила опасность сорваться и полететь в пропасть.

Дружный хохот вдруг пронесся по ущелью, нарушая воцарившуюся тишину между солдатами. Ротный барабанщик, по прозванию «чертова шкура», поскользнулся, и его инструмент, соскочив с крючка, ударился о камень и, сделав гигантский прыжок, покатился с обрыва, выделывая самые удивительные сальто-мортале. Несчастный барабанщик, весь выпачканный в грязи, стоял, с грустью посматривая на сбежавший свой инструмент.

— Ай да так! — хохотали солдаты. — Смотри, смотри, ей-богу, в реку попадет, — кричал, хохоча, толстый, дородный солдат, хлопая себя рукою по колену.

— Ишь, как клоун в цирке прыгает, — прибавил другой.

— Что ж ты, «чертова шкурина», делать будешь без своей музыки? — обращались к несчастному барабанщику проходившие солдаты. — Ты бы за ним тоже вприпрыжку.

— Пошли вы к лешему, ну вас, — отбояривался барабанщик.

Ему действительно было не до того, во-первых, ответственность, если барабан в воду попадет и будет унесен рекой, а с другой стороны, и жаль его, он ему служил прекрасным креслом во время привалов, особенно в мокрую погоду, когда уставшие солдаты не могли ни сесть, ни лечь на пол, между тем как он всегда восседал на своем барабане и только иногда из уважения к чинам уступал половину своего места фельдфебелю. Он жадно следил за полетом барабана, не обращая уже внимания на насмешки солдат.

Вдруг барабан подпрыгнул и лег между двух камней, почти у самой реки. «Слава Богу», — подумал барабанщик, и, карабкаясь за острые камни по скользкой глине, пополз он добывать своего сбежавшего товарища, ободряемый насмешливыми криками проходившей мимо роты.

Небо окончательно заволокло тучами, и в ущелье воцарилась глубокая тьма. Яркий блеск молнии озарил все ущелье, и вслед за ним грянул оглушительный раскат грома. Подхваченные эхом в темных ущельях, раскаты не успевали еще замереть, как снова, будто волшебным огнем, озарились мрачные громады, и опять раздавались раскаты с новой силой, как бы желая догнать убегавшие вдаль звуки, подхваченные мрачными ляангарскими ущельями. А дождик лил, как во дни потопа. Но вот мало-помалу раскаты становились слабее, молния как-то вяло освещала горы, медленно мигая своим бледным светом, дождик понемногу стихал.

Становилось светлее. Сквозь разорвавшиеся свинцовые тучи кое-где уже виднелись клочки голубого неба.

Солдаты остановились и, сняв рубашки, стали выжимать из них воду, а некоторые, присевши на камни, свертывали себе курево. Солнышко выглянуло из-за туч и своею теплотою приятно ласкало озябшие члены солдат. Все сразу ожило, все точно проснулось с первым лучом дивного светила. Воздух наполнился каким-то чудным ароматом, птички то и дело взлетали то здесь, то там, иногда вырываясь почти из-под самых ног идущих солдат, а в вышине, распустив огромные крылья, парил, описывая большие круги, горный житель — орел.

— Глянь-ко, ребята, дом русский! — крикнул один из идущих. — Ей-богу, дом!

Все обратили внимание на небольшой, выбеленный, русского типа домик, расположившийся около самой реки Ляангар-сай, и каждый задавал себе вопрос, кто бы это мог построить дом среди этой суровой горной природы, вдалеке от всего русского-родного. Ведь не киргизы же? Где им! Они не признают другого жилища, кроме своих юрт.

Около домика был назначен двухчасовой привал, и солдаты принялись сушить промокшее белье и согревать себе чайники, а офицеры в ожидании закуски забрались в домик.

Это было небольшое строение, сложенное из сырцового кирпича, состоящее из двух комнат и кухни. Потолок уже частью разрушился, штукатурка местами держалась на полусгнивших чиях (камыше). Окна были выбиты, и в них не оставалось и признака стекол, очевидно утащенных киргизами. Около домика находился навес, служивший когда-то для стоянки лошадей, а теперь приютивший под свой кров киргиза, торгующего арбузами, дынями и сушеными фруктами. Денщики втащили палацы и складные табуреты, мы уселись в кружок, и на сцену появилась неизбежная в походах — водка. Как приятно было пропустить рюмочку после тяжелого перехода! Все были заняты своим делом, кто раскупоривал бутылки, кто приготовлял закуску, а кто лежал на палаце, разминая свои уставшие члены. Снаружи доносился оживленный говор солдат и заливалась на все лады гармоника.

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел старый капитан П.

— Николай Николаевич, рюмочку скорее, — обратились к нему хором офицеры.

П. был любим всеми в отряде. Это был боевой и бывалый офицер, участник Хивинского, Кокандского и Алайского походов.

— Уф, и пакостная же погода захватила нас, господа, — сказал он, как бы оправдываясь, что вот, мол, по этой самой причине и нужно выпить рюмочку, и с этими словами опрокинул ее в рот. — А знаете, господа, — продолжал капитан, — сколько воспоминаний воскресил во мне этот домик! Знаете ли вы, что его построил Скобелев?

— Скобелев? — удивился я.

— Да, Скобелев, — сказал капитан, — и сам проектировал для него план. Это было в 1876 году во время Алайского похода, когда войска наши спешили к укреплению Гульча, чтобы успеть разогнать восставших кипчаков и каракиргизов и захватить их коновода Абдулла-бека, сына известной царицы Алая Курбан-Джан-датхи. Как и сегодня, мы шли Ляангарским ущельем, и ужасная гроза разразилась над нашими головами. Измокшие, голодные, мы пришли вот на это место, — он указал пальцем в землю, — и раскинули палатки. Скобелев поместился в своем бухарском шатре, куда собралось множество офицеров напиться генеральского чайку. Дождик лил, и вода, промочив холст, капала на нас через палатку.

— А ведь плохо, господа, — сказал Скобелев.

— Неважно, ваше превосходительство, — отвечаем мы.

— Так вот что, господа, — говорит он, — ввиду того, что нам частенько придется проезжать с Алая в Ош, то, по-моему, нелишне поставить на этом большом переходе хоромы, в которых бы было возможно переночевать или пообедать.

Сказав это, генерал взял карандаш и свою записную книжку, начертил план и профиль, написал все размеры проектируемого здания и, вырвав листок, протянул его мне, так как я ближе всех сидел к нему.

— Возьмите, поручик, и с завтрашнего же дня приступите к постройке дома, для чего вам будет оставлен взвод, состоящий из каменщиков и плотников, — я отдам об этом в приказе.

Делать было нечего, хоть я и понятия не имел о постройках, а пришлось сделаться и инженером, раз начальство приказало.

Заложили мы тут же новое строение, сам генерал положил первый камень, прочитали молитву и крест поставили, а вечером кутнули у обожаемого начальника отряда. Наутро отряд ушел, а я остался с взводом для возведения домика. Потолковал с солдатами, с чего бы начать; затем общим советом порешили и приступили к работе. Нашлись у меня и сведущие люди, так что работа закипела, и через неделю было наделано множество сырцового кирпича, да и кладка подвигалась. За лесом пришлось посылать в город Ош, но это не представляло собою особого затруднения. Уже и косяки были вставлены и мырлат положен, только крыть осталось здание. Вдруг однажды утром прискакал казак с пакетом.