Собрание сочинений (Том 2)

- Ох, батюшки, как же ты теперь?! - Она обхватила Лёшку, прижала к себе.

Мальчик опешил.

- Сиротинушка! Да как же ты теперь? Чай, и тебя арестуют, - принялась причитать Дарья.

Лёшка опешил и вовсе.

- Арестуют, арестуют, - зачастила прислуга. - Мастеровой-то в потёртой куртке не зря про тебя расспрашивал: и давно ли живёшь, и сколько лет от роду, и про родителев. Послала меня барыня за лекарствами, принялась рассказывать Дарья, - а в аптеке народу... И чего было, и чего было!.. А она как бабахнет!

- Кто бабахнет?

- Бомба, бомба, в подполье, у аптекаря. Да там целый склад, тараторила Дарья, - пулемёты, гранаты, пушки... Аптекаря-то арестовали.

Лёшка похолодел.

- Сиротинушка ты моя, - опять запричитала генеральская прислуга, уезжай, уезжай. Ты сказывал, дед-то у тебя на деревне есть. Арестуют они и тебя. Мастеровой-то всё: "Тут мальчик, - говорит, - такой шустрый". Всё про тебя допытывал. Беги. Уезжай. Я тебе и денег на дорогу дам. - Она схватила мальчика за руку и потащила прочь от Аптечной улицы.

...В этот же вечер Дарья отвела Лёшку на Николаевский вокзал, купила билет, сунула варёных яиц на дорогу.

- Станцию не проспи! - кричала на прощанье. - Деду привет!

Раздался свисток. Колыхнулся вагон. Звякнули буфера. Поплыла платформа. Застучали колёса.

Лёшка глянул в окно. Прощай, Питер!

Глава вторая

ГОЛОДАЙ-СЕЛО

ДЕД САШКА

Длинной горбатой улицей растянулось село Голодай. Легло оно между лесом и рекой Голодайкой, повиснув ветхими, скособочившимися избами над самой кручей. И только в центре села, на самом высоком месте, как напоказ, ладный дом с каменным низом. Резное крыльцо. Дубовая дверь. Вывеска: "Лавка. Пафнутий Собакин".

В Голодай-селе Лёшка уже бывал: приезжал вместе с бабкой Родионовной в гости к деду Митину.

Минуло три года. И вот Лёшка снова идёт по голодаевской улице. Прошёл мимо лавки Собакина, свернул в проулок, спустился к овражку. Тут у самой околицы старенький дом, подгнившие брёвна, дырявая крыша, единственное оконце подслеповатым глазом смотрит на мир. Это и есть изба старика Митина, или, попросту, деда Сашки. Лёшка ударил в дверь.

- Кто там?

Дверь отворилась.

- Лексей! - закричал старик. - Ить ты. Откуда ты взялся?! - Смотрит дед Сашка, не верит своим глазам. - Вот так гость! Ну и дела. Лёшка, внучек, пожаловал! Заходи, заходи, - засуетился старик.

Лёшка переступил порог, глянул по сторонам. Всё тот же стол, та же лавка, те же брёвна в углу, и дед Сашка тот же самый, такой же маленький, с бородавкой на правой ноздре.

- Ты что же, насовсем или как? - обратился старик.

- Насовсем.

- Тебя что же аптекарь прогнал или что другое?

- Я сам не схотел, - ответил уклончиво Лёшка.

- Эна она чего... - протянул старик. - Выходит, аптекарь строгий... Дед Сашка снова засуетился, притащил целую миску солёных огурцов, отрезал краюху хлеба, придвинул к Лёшке: - Ешь, наедайся.

Вечером пришли соседи: дед Качкин, Дыбов-солдат, по ранению вернувшийся с фронта, Прасковья Лапина и ещё человека два или три. Все с удивлением смотрели на Лёшку, поражались, как он один доехал из Питера. Потом стали расспрашивать про Петроград, про свержение царя.

И мальчик рассказал обо всём, что видел: про то, как в городе пять дней шла стрельба, как разъезжали грузовики с солдатами, как арестовывали жандармов, про Арсенал и про многое другое.

Ну, а что в Питере про землю говорят? - спросил Качкин.

- Когда её мужикам нарезать станут? - добавил Дыбов.

- И как там с войной, скоро ли с немцем замирятся? - полезла Прасковья Лапина.

Лёшка задумался. О земле он ничего не знал. Про войну тоже. И мальчик снова принялся рассказывать про грузовики, Арсенал и как арестовывали важных царских чиновников.

Но теперь собравшиеся уже потеряли интерес к Лёшкиным рассказам и вскоре начали расходиться.

- Чего это они? - спросил мальчик у деда.

- Земля, Лексей, - ответил старик, - для мужика вещь первейшая. На кой им твои грузовики и твой Арсенал. Ты им землицу возьми и выложи. Э-эх, и чего царя только скидывали, раз землю не дают, - вздохнул дед Сашка.

СВЕРЖЕНИЕ

Обжился Лёшка на новом месте. Познакомился с Сонькой Лапиной, с Митькой Дыбовым, с Петькой Качкиным и другими ребятами.

Все с завистью смотрели на Лёшку: приехал из Питера, видел, как царя скидывали, бывал в домах у князей и графов и видным делом был занят служил у аптекаря, разносил порошки и лекарства. Стали ребята крутиться около Лёшки и по пятам за ним бегать.

И вот как-то Лёшка затеял играть в царя. Однако царём никто не хотел быть. Заспорили. Тогда Сонька предложила позвать Аминодава Собакина, сына кулака и лавочника Собакина. Предложение понравилось. Ребята побежали к кулацкому дому.

- Аминодав, хочешь царём быть?

- Хочу. - Потом подумал: - А бить не будете?

- Зачем же бить - ты же царём. Главным!

Аминодав согласился.

Стали думать о царском дворце. Сонька сказала, что лучшего места, чем банька у Качкиных, и не сыщешь. Она далеко, на огородах, возле самого леса. Народ там не ходит. Мешать не будут.

Так и поступили. Соорудили из досок и веток молодому Собакину трон, сплели из соломы корону, и стал Аминодав царём.

Поначалу игра кулачонку нравилась. Он важно сидел на троне, подавал разные команды, и ребята немедленно всё исполняли: кланялись "царю" в ноги, носили его на руках, Петька Качкин отплясывал казачка, Сонька Лапина пела "страдания", а потом все разом - "Боже, царя храни".

Наконец ребятам это наскучило.

- А теперь, - проговорил Лёшка, - будем играть в свержение.

- В свержение, в свержение! - закричали ребята.

- Не хочу в свержение, - заупрямился Аминодав.

Тогда мальчишки бросились на Собакина, стащили его с трона, растоптали корону и даже скрутили руки.

- Пиши манифест, - приказал Лёшка.

- Манифест, манифест!.. - вопили ребята.

Сонька сбегала, принесла карандаш и бумагу.

- Пиши, - потребовал Лёшка.

Аминодав вытер набежавшие слёзы, взял карандаш.

- "Божьей милостью, - диктовал Лёшка, - мы, Николай Второй, император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая... (Ребята с восхищением смотрели на Лёшку.) ...признали мы за благо отречься от престола..."