Александр Керенский. Демократ во главе России

Телеграмма Корнилова не приносит ощутимых результатов. В его Ставке началось полное разложение. Она была изолирована и доживала последние дни. Даже Георгиевский батальон и тот отказался поддержать Корнилова. По распоряжению армейских комитетов были арестованы генералы Корнилов, Марков, Лукомский, Романовский и другие, выступившие открыто с поддержкой Корнилова. 30 августа указом Временного правительства Корнилов был снят с должности Верховного главнокомандующего. На этот пост вступил Керенский, назначив начальником своего штаба генерала Алексеева. Александр Федорович прекрасно знал, что поначалу Алексеев был на стороне Корнилова, но пренебречь опытным, умелым генералом не видел смысла. Тем более что обстановка в стране, и прежде не очень стабильная, во время мятежа Корнилова вызвала панику. Уже первые сообщения о приближении его войск к Петрограду имели для жителей города эффект бикфордова шнура. Солдатами, матросами и рабочими овладела мания подозрительности, всюду им виделась контрреволюция. Охваченные страхом потерять только что приобретенные права, они обратили свой гнев без всякого разбора против генералов, землевладельцев, банкиров и других «буржуев», – с удивлением заметил Керенский. Большинство лидеров-социалистов, входивших до этого в коалицию, в страхе перед победой контрреволюции повернулись к большевикам. 27 августа, в первые часы охватившей город истерии, они громко их приветствовали и сообща толковали о «спасении революции».

Мог ли Ленин, политик предприимчивый, с упорством маньяка идущий к своей цели, к гражданской войне и захвату власти в стране, упустить в такой обстановке свой шанс? 30 августа он направил в Петроград секретное письмо своему ЦК: «Восстание Корнилова есть крайне неожиданный и прямо-таки невероятно крутой поворот событий.

Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость! Это разница тонкая, но архисущная, и забывать ее нельзя.

В чем же изменение нашей тактики после восстания Корнилова? В том, что мы изменяем нашу форму борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя нашей вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе сейчас подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу, борющемуся против Корнилова, слабость и шатания Керенского. Это делалось раньше. Но теперь это стало главным».

А для Керенского было главным выдворение Корнилова из Ставки. Послы Великобритании, Франции и Италии предложили свое посредничество в урегулировании отношений Временного правительства с Корниловым, но правительство ответило, что в этом не нуждается. К полудню 29 августа положение в Петрограде более-менее пришло в норму. Мятежные генералы не получили в армии существенной поддержки. Под контроль были взяты телефоны всех воинских подразделений.

Наивная вера в здравый смысл всех слоев населения, в их демократичность покинула Керенского. Особенно его волновало разложение в армии. 1 сентября он издает приказ: «Прекратить политическую борьбу в войсках и обратить все внимание на их боевую мощь». В приказе отмечается, что «армия, выразившая в эти тяжелые, смутные дни доверие Временному правительству и мне, как министру-председателю, ответственному за судьбу родины, великим разумом своим должна понять, что спасение страны только в поддержании полного порядка, дисциплины и единения всех между собой».

Мятеж Корнилова оказал разрушительное действие на всю страну, особенно на армию. Но «шесть месяцев напряженной работы правительства, офицерского корпуса, комиссаров военного министерства и фронтовых комитетов не оказались бесплодными, – заключает в своих мемуарах Керенский. – Армия и флот не вернулись на путь безбрежной анархии мартовских дней и яростно отражали германские наступления вплоть до победы Ленина в октябре… Поражение русской демократии явилось в основном следствием наступления правых сил, а не потому, что русская демократия проявила „слабость“ и слепоту перед лицом большевистской опасности».

Называет Керенский и главных финансовых спонсоров корниловщины. Это а-ля Путилов – директор Русско-Азиатского (Сибирского) банка и А. И. Вышнеградский – сын министра финансов в правлении Александра III, влиятельный деятель в банковских кругах. Они передали Корнилову четыре миллиона рублей. Сам Корнилов ушел со сцены 30 августа, однако и после этого его сторонники старались подорвать деятельность Временного правительства. Керенский с сожалением отмечал, что союзники, желая любым способом продолжить войну России с Германией, делали ставку на Корнилова, а не на него, даже передали ему совместную ноту с предложением действовать в духе корниловской военной программы. В случае отказа угрожали прекратить военные поставки России (ответственным за эти поставки в Англии был молодой Уинстон Черчилль). Керенский вернул ноту послам и предложил сделать вид, что ее не было. Послы с этим согласились. Керенский тут же отправился к послу Соединенных Штатов Америки Дэвиду Френсису и попросил его направить президенту Вильсону телеграмму с благодарностью за неучастие его страны в недружелюбном акте посланников других стран.

Глава пятнадцатая

Прелюдия Гражданской

Послы не знали, в каких реальных условиях работает русский премьер, и своими действиями играли на руку большевикам. Они между тем объединились с меньшевиками и эсерами, с теми, кто раньше входил в демократическую коалицию. Меньшевики и эсеры вкупе с большевиками 27 августа создали рабочую милицию для «помощи» правительству и защиты рабочих кварталов. Буквально за несколько дней рабочая милиция превратилась в большевистскую Красную гвардию. 31 августа Петроградский Совет, практически оказавшись в руках большевиков, принял резолюцию, в которой была кратко изложена суть Октябрьского восстания.

Неожиданно лидер меньшевиков посчитал возможным восстановить правую коалицию с большевиками, но без кадетов. Керенский знал, что кадетская партия является активной и животворной частью тех сил, которые включились в строительство демократической системы страны. Милюков и его сторонники, поддерживавшие Корнилова, составляли в партии меньшинство. Отключая кадетов от революционного движения, меньшевики сами совершили явное предательство – вошли в союз с Лениным и приняли большевистскую партию в состав «революционных демократов». В обмен на это Ленин вытребовал у меньшевиков беспрепятственное вхождение в Советы. Рабочие снова получили в руки оружие. Их переход к насильственному захвату власти был не за горами. В своих мемуарах, написанных в эмиграции, на последнем витке жизни, Керенский пришел к четкому выводу: «Сегодня можно сказать, что реакции, маскирующиеся под революции и возглавляемые такими демагогами, как Ленин, Гитлер, Муссолини, которые опирались в борьбе за власть на низшие слои общества, могут создать тоталитарные тиранические диктатуры, разрушающие все моральные барьеры». Возвращаясь к 1917 году, он писал, что «Ленин вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод при новом социальном статусе, обретенном народом в результате Февральской революции».

Пусть субъективный, но неравнодушный летописец 1917 года и «окаянных дней» Иван Алексеевич Бунин заносит в свой дневник: