Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Лишения и суровая лагерная жизнь провоцировали столкновения, когда за бранью следовала драка с ударом ножа «в титку». Извозчик Архангелогородского драгунского полка Влас Ильин без причины заколол ножом гобоиста того же полка Никифора Щеголева, а казак Семен Лукьянов — своего же товарища Алексея Аленя, за что оба виновника лишились головы. В 1731 году солдат Дербентского полка Антон Гусев вместе со слугой майора Дагестанского полка Коптева Поликарпом Сомовым неизвестно за что убили украинского казака Ивана Михайлова и в наказание были биты кнутом 100 раз и сосланы «в вечную работу» в Гилян.

Длительная совместная служба, честолюбие и близость начальства делали донос удобным средством для продвижения по службе и сведения счетов. Служивые — со злобы на обидчика, стремясь избавиться от тяжкой службы, избежать наказания или просто спьяну — объявляли о якобы известном им политическом преступлении. Стоило капитану драгунского Архангелогородского полка Петру Тросницкому в 1727 году перед строем обругать «чертом» невнятно читавшего императорский указ солдата, как «имевший с ним ссоры» поручик Никифор Сурмин заявил: «Тут де чорта не написано», — и побежал докладывать о предосудительном поведении однополчанина. Тросницкому повезло: обвинение было признано неосновательным, и офицера вернули в часть ^{496}. Слуга генерала А.И. Загряжского в сентябре 1728 года объявил, как некий Дмитрий Иванов признес «непотребные слова в адрес цесаревны Елизаветы, но с пытки признался, что доносил в «пьянстве и беспамятности» ^{497}. Часто и другие заявители на допросе ничего внятного рассказать не могли и за «ложное сказывание ее императорского величества слова и дела» несли наказание батогами или шпицрутенами и возвращались в строй.

Солдаты отлучались с караулов, таскали со склада казенный провиант, били и грабили маркитантов, крали деньги и вещи у своих товарищей и офицеров; казаки предпочитали воровать лошадей. На первый раз можно было отделаться штрафом, затем следовало вразумление шпицрутенами, когда человека, смотря по тяжести вины, прогоняли несколько раз через строй батальона или целого полка. Иные проштрафливались по глупости; так, молодой солдатик Астраханского полка Иван Бушуев 17 мая 1730 года отправился из крепости на рынок, выпил, уснул и не явился в часть, а потом с испуга убежал, был пойман дагестанцами и отведен в крепость. Были и неисправимые нарушители, как не раз уличенный в воровстве солдат Дербентского полка Василий Дементьев. Вновь попавшись на том, что, покинув свой пост, продал в городе местному жителю 22 патрона с пулями (свои и украденные у других солдат) по копейке за патрон, он получил 70 ударов кнутом и с вырезанными ноздрями был сослан на «вечную работу» в Гилян ^{498}

За год- с декабря 1724-го по ноябрь 1725-го- трое рядовых покончили с собой, 18 пропали без вести, 12 человек отправились на каторгу, трое попали в плен и 60 бежали ^{499}. Иные дезертировали сознательно; так, в октябре 1725 года пойманный извозчик Дербентского полка Клементий Евдокимов на допросе заявил, что покинул свою часть потому, что желал жить среди дагестанцев. Другие покидали свои части со страху. В декабре 1731 года из Дербентского полка в Кайтаг ушел гренадер Никита Красильников, чтобы избежать наказания за совершенное преступление. Кайтагцы его укрывать не стали — и выдали военным властям, за что подданный уцмия Рамазан Магомедов получил вознаграждение в два рубля. Во владениях табасаранского майсума был пойман в 1733 году бежавший солдат Нашебургского полка Степан Баженов, укравший деньги и вещи у полкового лекаря. Азир Аминов, доставивший беглеца в Дербент, также получил вознаграждение ^{500}.

Посланным против горцев «партиям» порой приходилось ловить своих же беглых, которые, по ходившим в армии слухам, «сделали крепость» во владениях уцмия близ знаменитого селения Кубачи ^{501}.

За первый побег, как и за открытое «умышление к побегу», полагались шпицрутены — три прогона через полковой строй. Рецидивистов ждали сначала кнут, а затем смерть: в 1725 году восемь человек были казнены за дезертирство и другие преступления:

«26. Екзекуция чинена была сбегшим солдатом: 2-х повесили, а нескольких били кнутом и ноздри вырвали.

28. Колесовали 4-х солдат и клали живцем на колесах за убийство маркитантов, также и 2-х донцов, за то, что ведали про убийство и умолчали» ^{502}.

Прочих виновных подвергали публичным наказанием — например, сажали верхом на пушку.

Особенно отличались на криминальном поприще ни Бога, ни черта не боявшиеся моряки и заброшенные на край света работные. В 1730 году «кригсрехт» в Реште рассматривал дело лоцмана Ефима Мельникова, организовавшего пиратскую шайку. Беглый «крестьянский сын» с Рязанщины успел до того пожить на вольном Дону, потом более десятка лет плавал на Каспии, а прибыв со своим эверсом в Решт, подобрал команду, куда вошли подьячий Петр Турчанинов, дезертир Алексей Каюров, бывший посадский Андрей Крапивин, работный из Нижнего Новгорода Егор Соколов, «ясачный алатырец» Фадей Простяков и другие «музуры» — судовые рабочие и матросы. С ними Мельников выходил в море на разбой в духе Стеньки Разина, и некоторое время все сходило им с рук, пока армянский приказчик с его же эверса не донес на пирата, совершившего в августе 1729 года уж очень дерзкое преступление: Мельников со своей шайкой, «напившись чихирю», вышли на лодках в море, атаковали персидский «киржим» «и, догнав, нападши оный разграбили, а посажиров мухаметанцов человек с 15 мужска и женска полу всех в море побросали». Видимо, не все были согласны с этой расправой, и Мельников тут же убил и утопил пять человек из своей команды, «чтоб языку не было». Расследовавший дело Левашов не решился казнить «гражданских» преступников без указа и послал доклад о «многом смертном убивстве» в Москву, сетуя на то, что «в судовых работных людей мало добрых» ^{503}.

Менее виновные сидели в гарнизонной тюрьме. В 1732 году среди 52 арестантов крепости Святого Креста находился драгунский поручик Карл Бланкер, в ссоре выстреливший из пистолета в прапорщика соседнего полка Валутина; задержанные по неизвестному «секретному важному делу» каптенармус Петр Буравов и рядовой Николай Полуграбленой; уличенные в «делании оловянных копеек» предприимчивые солдатики Тимофей Буров и Семен Рыбников. Их соседями были попавшиеся на воровстве горцы; «костековцы уздени» Казбулат Алиев и Урдаша Карактенов, которые «российских людей продавали тавлинцам»; плененные во время набега кубанские татары вместе с невесть как оказавшимся в их рядах запорожским казаком Василием Соломкой и казаком-некрасовцем Андреем Зиминым, сданным под караул кабардинскими князьями ^{504}.

Среди нехитрых солдатских радостей были награды. За успешную оборону крепости от войск шамхала в 1725 году унтер-офицеры получили по рублю, а капралы и рядовые — по полтине ^{505}. Добыча, взятая во время «партий», когда солдаты и казаки забирали «пожитки» горцев (медную посуду, ковры и прочее), тут же переходила в руки «маркитентеров» — у крепости Святого Креста раскинулся шумный базар, где «имеется торгование с приездными купцами российскими, армянами, горскими чеченцами, татары и протчие» ^{506}. Служивые развлекались азартными играми, по праздникам устраивались фейерверки и выдавалась казенная водка. Тогда и море казалось им по колено, но попытки появиться за пределами лагеря оканчивалась для гуляк гибелью или пленом: «Пушкаря полкового, который напившись, поехал в поле, татары изрубили» ^{507}. Впрочем, гулять многим было не на что: вино из лагерного казенного кабака стоило в 1724 году очень дорого — по три-четыре рубля за ведро, отчего Сенат, к радости оборотистого Марковича, разрешил «черкасам и казакам, которые там обретаются, вино и табак провозить и продавать свободно повольною ценою». Но уже в 1726 году казацкие выгоды уменьшились — товара было привезено много, и служивые могли покупать ведро водки по «указной цене» в 1 рубль 40 копеек, а местный чихирь и того дешевле — по 80 копеек.