Мaздaк

Они долго говорили, но, когда он по старой памяти взял ее за руку выше локтя, она мягко высвободилась. Женой киликийского раба-отпущенника стала Пула, и трое детей у них. Уже к следующему году расплатится она за себя с ритором Парцалисом, которому принадлежала от рождения. Когда он уходил, теплые слезы появились у Пулы на глазах...

Снова ходил Авраам по Нисибину Еще жестче стали порядки в академии, и тишина стояла в кельях, мастерских и аудиториях Сердце щеми то у него. Даже козлы и столб позора посреди двора, где сыпал он себе пепел на голову, были связаны с его жизнью и казались близкими. Совсем молодые тихие студенты снимали шапки, с удивлением глядя на красную куртку Авраама.

На треть осел в землю старый дом во дворе епископа, и новый -попросторнее -- стоял рядом. Нынешний епископ Нисибина, тоже Бар-Саума, жил там. Крепкий, просто одетый старик с проницательными глазами покосился на его куртку и спросил, многие ли христиане в Ктесифоне совместили веру с лукавым учением. Авраам поспешил уйти ..

На царской стороне Нисибина, где жил Авраам неделю, разыскал его Шерйездан. По дороге домой от Амиды сделал он со своими кайсаками пятидневный пробег в сторону, чтобы повидаться с родственником. Ничего из вещей, по своему обычаю, не брали кайсаки в завоеванных городах. Одну лишь серую кобылу вел пристегнутой к подсменному коню Шерйездан, и две стриженых головки торчали по обе стороны из вьючного хурджуна.

-- Э, Роушан-апай сказала... Будет довольна!

Так объяснил ему это Шерйездан, заметив недоуменный взгляд Авраама. Два сына родились уже у Роу-шан, и она поручила мужу привезти с войны девочек, чтобы стали потом им женами...

Пожар и вопли Амиды слышались Аврааму, пока он смотрел, как снимал с лошади Шерйездан переметную суму с детьми. В младенческих хитонах были девочки и вовсю таращили черные глазки, крепко уцепившись за Шерйездана. Одна из них захныкала, когда опустил он их на землю. И опять взял ее на руки Шерйездан, засмеялся, поцеловал. Девочка успокоилась. Авраам вздохнул...

С царской почтой ехал он от границы. -- Не положено!..

Это было любимым словом у азатов. Когда они говорили так, задавать вопросы, взывать к разуму или чувствам, доискиваться причины было бесполезно. Высшая форма мирового порядка, смысл всего сущего содержались для 'них в этом кратком отрицании. Сейчас они стояли непрерывной линией, как требовалось по "Аин-намаку", когда за спиной река Сияющий куб дворца парил в небе на том берегу. Азаты не пропускали красных деристденанов к переправе на Ктесифон...

Недоумевающая толпа молча теснилась перед заставой. Они ничего не несли с собой с этой войны, деристде-наны, и опавшими были холщовые мешки за их спинами

-- Не положено!..

Время от времени это говорил им вполголоса плотный, похожий на Исфандиара сотник с мокрой от пота шеей. Они и не спрашивали ни о чем. Видимо, им тоже был понятен тайный смысл этого слова.

И вдруг все сразу двинулись вперед Даже не вынимая своих ножей, слитными пятерками шли красные де-ристденаны, и азаты принялись привычно, деловито рубить их прямыми, расширяющимися к концу мечами...

В полной тишине делалось это. Только тупой деревянный стук и шорох рассекаемой человечьей плоти отдавались где-то далеко в небе. И еще выдохи азатов колыхали влажный горячий воздух. Красная вода позади поглощала, прятала звук...

Сердце задрожало у Авраама. Он ясно увидел знакомого гончара и его братьев из Гундишапура. Прижавшись телами друг к другу, шли они навстречу сверкающему железу. Привыкшие изо дня в день мять чистую глину были у них руки. Но потом он перевел взгляд и увидел, что и у другой пятерки такие же длинные руки с бронзовыми, жесткими от тысячелетнего труда мозолями. И лицо у них было одно. Третья пятерка тоже показалась ему знакомой, и четвертая, и пятая. Они шли:

гончары, ткачи, кузнецы, ковроделы, арийцы и неарийцы...

На прибрежнем холме у переправы увидел он Сияву-ша. Спокойные, как у волка, были его глаза, и вспышки мечей холодно отражались в них. А рядом стоял Фар-шедвард -- младший Карен, который сам когда-то был великим, но отказался от всех почестей и богатств во имя правды Маздака. И опять увидел Авраам тот день, когда на камнях за дехом зарезался неимущий азат, у которого этот человек отнял жену. И лай собак, и хохот услышал Авраам. "А я хотел ему взамен толстую Фира-нак прислать!.."

Точным повторением Быка-Зармихра казалось сейчас лицо голубого Фаршедварда. И все же другим было оно. У покойного эранспахбеда прямые солдатские морщины вспарывали щеки и подбородок, в глазах стояла откровенная скотская злоба. А у Фаршедварда под кожей светился благородный белый жир, маленькие Кареновы глаза горели доброжелательством. Мягко, волнисто двигались пухлые губы, как бы присасываясь к чему-то незримому...

Уже с того берега посмотрел Авраам. Синяя линия азатов по-прежнему была недвижима. Как только подкатывалась к ней красная волна, опять возникало железное сверкание. Неровные красные пятерки покрывали прибрежные зеленые холмы, расползались в стороны...

VI

Арийские бугры вздулись на плоском безбровом лице управляющего Мардана. Совсем как у великих, оттянулись книзу губы, а круглые розовые ноздри смотрели в небо. Большое твердое брюхо появилось у него, и Аврааму пришлось потесниться в коридоре даст-карта...

Ночью была у него Мушкданэ. Главным человеком в рустаке стал Мардан. Те, кто не хотел его, изгнаны. Многим скоро придется плохо.

-- Все это Розбех мешает людям. -- Приподнявшись, она оглянулась на темный угол, зашептала:--Окружил себя христианами с их жугутским богом, армянами всякими. Честному арийцу тут не пробиться. Но ничего...

Он лежал на спине. Приняв за обиду его молчание, она стала настойчиво ласкать его полной короткой рукой. В голосе ее было оправдание:

-- Я не говорю, конечно, обо всех. И среди христиан есть хорошие... Да и какой ты христианин? Разве что обрезанный... Ничего. Какое это имеет значение?..

Она говорила искренне. Тогда он спросил, в чем же вина Розбеха.

-- Понимаешь: правда -- она и есть бог. И у нее, значит, четыре этих... силы: Память, Радость, Различение...--Не освобождая занятой руки, она принялась объяснять:--Нет, сначала Различение, потом Память... И все они действуют через "Семь", а те уже -- через "Двенадцать". Как у царя царей: вазирги есть, спахбеды, шахрадары... А Розбех не признает этих "Семи". И "Четыре" не так признает, как нужно: вместо Различения у него что-то другое, я уже забыла... В общем, уклоняется от правильного пути...