«Как в посольских обычаях ведется...»

И еще одно косвенное свидетельство в пользу того, что умывание рук на аудиенции принято не было. Если в самом деле слухи о нем имели бы настолько широкое распространение, что, как пишет Поссевино, западноевропейские монархи из-за этого даже собирались разорвать отношения с Москвой, то вряд ли те же монархи стали бы посылать русским государям рукомойники в качестве дипломатических подарков. Например, в 1648 году Алексей Михайлович получил сразу два таких подарка — от польского короля Яна Казимира и от шведской королевы Христины. В 1676 году царю привезли драгоценный рукомойник австрийские послы; посылались в дар золотые и серебряные лохани. По-видимому, так же обстояло дело и в XVI в.

Возвращаясь к запискам Поссевино, отметим, что сочинения западных дипломатов, посещавших Россию в XVI–XVII вв., изобилуют неточностями и преувеличениями, порой вполне сознательными преувеличениями. Зачастую эти книги достаточно выразительно демонстрируют отсутствие у автора желания проникнуть в особенности жизни и быта другого народа, понять чужую систему ценностей, хотя неправильно было бы это одинаково относить к умному и наблюдательному Герберштейну и, скажем, к Барберини, не заметившему в России ничего, кроме собственных неудобств. Но отдельное преувеличение или предвзятое толкование какого-то факта — это еще не легенда. Любопытны именно легенды, переходившие из уст в уста, из книги в книгу. Иногда они могли играть чисто развлекательную роль, но нередко использовались и в публицистике, направленной против Российского государства. И не случайно материалом для них служил посольский обычай, способный выразить политическую идею не в слове, не в отвлеченном понятии, которое не затрагивает воображение и доступно немногим, а куда более зримо и впечатляюще — через символическое действие, церемонию, поступок.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы попробовали приблизиться к деталям той сферы жизни русского общества конца XV — начала XVI в., которая при всей ее строжайшей регламентации тем не менее оставалась жизнью. Именно живой жизнью, ибо посольский обычай так или иначе преломлялся в судьбах сотен и тысяч людей: приказных деятелей, членов многочисленных и многолюдных дипломатических миссий, посольских эскортов, участников торжественных «встреч», въездов, приемов и прочих церемоний, наконец, просто зрителей.

Среди множества фактов неизбежно находятся и необъяснимые. Попытка ввести калейдоскоп подробностей в некие рамки — это упорядочение не жизни как таковой, а нашего на нее взгляда, без чего легко можно впасть в другую крайность — в кажущемся хаосе не заметить устойчивой и прочной тенденции.

Письменно не зафиксированный, опирающийся лишь на прецедент и опыт посольский обычай не был только средством внешнего оформления государственной жизни. Он был одновременно идеологией и бытом, способом существования и символом веры русских дипломатов. Вплоть до 70-х годов XVII в., когда Россия заключила первые договоры о дипломатическом церемониале («посольском чине») с Речью Посполитой (1672 г.), Швецией (1674 г.) и Священной Римской империей (1675 г.), нормы посольского обычая жили в устном предании. Это был обычай, хотя и гораздо более подвижный и гибкий по сравнению с древними народными ритуалами.

Русские дипломаты объявляли его идущим из старины, неизменным и незыблемым, но на самом деле он постоянно изменялся, чутко реагируя на изменения в международной жизни и на особенности развития общества. Это подмечали уже наиболее внимательные из современников. Д. фон Бухау, например, сопоставляя наблюдения С. Герберштейна, относящиеся к первой четверти XVI в., и собственные впечатления, вынесенные из поездки в Россию в 1575–1576 годах, сделал вывод, что за 50 лет в Москве произошли большие перемены в приеме и содержании иностранных послов.

В XVII в. эти перемены стали еще ощутимее: в России, как и в других странах Европы, шла неуклонная формализация посольского обычая, приближавшая его к дипломатическому церемониалу и протоколу нового времени. Ритуал превращался в этикет, на смену идеологии приходила эстетика, что становится особенно заметно в годы царствования Алексея Михайловича. Правда, в 10 —20-х годах XVII в., когда новая династия, еще нетвердо чувствуя себя на престоле, всячески пыталась подчеркнуть свою законность и преемственность, усиленно демонстрировала приверженность «старине», в посольском обычае появились и консервативные тенденции, сильнее начали сказываться не столь резкие прежде различия между русскими и западноевропейскими нормами. В это и только в это время возникают на Западе представления о «мелочном упрямстве» московских дипломатов, часто интерполируемые и на предшествовавшую эпоху.

В целом же посольский обычай Российского государства сложился в XVI в. и просуществовал до конца следующего столетия, когда был частично уничтожен, а частично обновлен реформами Петра I.