Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную

Перед завоевателями раскинулись Карпатские горы, но вряд ли Субэдэй любовался их красотами, хотя, может быть, они чем-то напоминали ему о не менее величественных в своем естестве горах Центральной Азии. Впереди лежали страны, населению которых не ведом был монгольский аркан и смрадный для них запах, источаемый бесчисленной кочевой армадой, неведом им был звериный рев летящей лавиной орды, когда клич «Уррагх! Уррагх!!!» [151] вырывавшийся из тысяч глоток, парали-зовывал волю еще до того, как смертоносный металл достигал живой плоти.

Глава девятая. Опережая века

А. С. Пушкин в свое время, абсолютно доходчиво для читателя любой эпохи, дал определение трагическим событиям, относящимся к нашествию монголов на Русь в контексте дальнейшего продвижения завоевателей на запад и судьбы самой Европы. Был создан утешительный миф, который и по сию пору царит в умах. «России, — писал А. С. Пушкин, — определено было великое предназначение: ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы. Варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной Россией». Но является ли тезис о жертвенной роли Руси в спасении европейской цивилизации, заимствованный поэтом, скорее всего, у В. Н. Татищева, абсолютной правдой? Да! — считали и считают многие россияне, увлеченные идеей, что наши предки являлись щитом зарождавшегося Ренессанса, не задаваясь мыслью о том, что сама Европа в 1241–1242 годы в полной мере ощутила на себе монгольскую мощь.

Необходимо осознать, что западноевропейские народы так же, как русские, тюрки, финно-угры и другие, прошли сквозь кровавое месиво террора, принесенного завоевателями на их земли, и потому порицать их за забывчивость по отношению к Руси, которая, как и Дешт-и-Кипчак, была сломлена нашествием, нельзя. Венгры, поляки, чехи, немцы, сербы, хорваты, болгары в равной степени со своими восточноевропейскими соседями до дна испили горькую чашу монгольского погрома, и нет их вины в том, что события первой половины XIII века, полностью перевернувшие ход истории России, их коснулись лишь отчасти, потому как в геополитике, исповедуемой монгольскими властными элитами, произошли изменения, в результате которых армии вторжения, буквально растоптав центр Европы, повернули назад, чтобы затем из Каракорума, Сарай-Бату и Сарай-Берке грозить всем европейским государям, включая и папу, и императора [152].

Но, как известно, чтобы грозить своим соседям и держать их в страхе, необходимо в первую очередь этого страха нагнать, вынудив в 1245 году папу Иннокентия IV послать ко двору Великого каана посольство во главе с францисканским монахом Плано Карпини. Из обеспокоенности главы римско-католической церкви в связи с появлением на Востоке могущественного соседа следует сделать вывод, что пребывание азиатских полчищ в Европе в 1241–1242 годы не было набегом или тем более рейдом, даже «великим кавалерийским рейдом» [34, с. 121], а являлось продолжением всех монгольских вторжений, единственной целью которых было порабощение сопредельных с ними государств. «Нападение монголов было спланировано с необыкновенной тщательностью, даже по их стандартам» [21, с. 46]. Субэдэй-багатур, готовя и осуществляя поход через Карпаты и за Вислу, имеет по его результатам все права на место в истории, как величайший стратег всех времен. Ну а если говорить о времени, то лишь глянув на карту боевых действий можно однозначно утверждать, что он это время обогнал на столетия. Развивая свой опыт ведения фронтального наступления на противника, который был опробован в 1228/29 и успешно развит в 1236/37 годах. Субэдэй, начиная очередную кампанию на Западе, пятью колоннами осуществлял наступление, на южном фланге которого была Валахия, а на северном Пруссия. Вплоть до Первой мировой войны история европейского и мирового военного противостояния не ведала подобного размаха.

Императоры, князья, принцы, генералиссимусы, маршалы и генерал-аншефы последующих столетий на европейском театре военных действий будут сражаться иначе. Вспомним походы Ольгерда и Витовта, Луи де Бурбона (Конде) и I устава-Адольфа, Фридриха Великого и Наполеона, А. В. Суворова и М. И. Кутузова… Отдавая дань всем вышеперечисленным и бесспорно выдающимся полководцам, важно отметить, что их походы в войнах, являвшихся отражением определенных этапов развития общества, никогда не достигали масштабов, сравнимых с событиями 1241 года. Не стоит забывать, что 600-тысячная Великая армия Наполеона на начальной фазе вторжения в Россию, в 1812 году двигалась фронтом шириной 300 километров. Бонапарт не решился одновременно атаковать и Москву, и Перербург, и Киев, в отличие от Субэдэя, тумены которого закрутили дьявольский хоровод от Прибалтики до Причерноморья.

Лишь в 1916 году, когда тысячеверстные фронты «империалистической войны» захлебывались в крови и аду Вердена и Соммы, в сражениях безусловно узконапранленных, представляющих точечные удары, хотя и с использованием миллионов солдат, на российско-австрийском участке восточного фронта произошел знаменитый Брусиловский прорыв. Разработанная генералом А. А. Брусиловым операция по своей новизне и неординарности позволила заговорить о революции в ведении войн, но никто не вспомнил о том, что в этих же местах и в том же направлении 700 (!!!) лет назад двигались монгольские корпуса, цели и маршруты которых были намечены и выверены Субэдэй-багатуром, а сам он, несомненно, являлся автором той самой стратегии, которая была позабыта, но возрождена выдающимся русским военачальником.

Г. В. Вернадский, именуя Великий западный поход в заключительной его части «венгерским», писал: «Венгерский поход монголов являлся едва ли не самой блестящей военной операцией Субутая. Изумительна отчетливость маневрирования всех отрядов монгольской армии, так же как и необыкновенная точность и осведомленность разведки» [58, с. 92]. Э. Хара-Даван придерживался такой же точки зрения, говоря о том, что кампания в Европе «справедливо может быть отнесена к одной из самых блестящих страниц в истории монгольских завоеваний. Главные операции ею были закончены в каких-нибудь 4–5 месяцев, считая от перехода Батыя через Карпаты до победы на р. Сайо. В этот короткий срок были уничтожены вооруженные силы двух сильных европейских держав, Польши и Венгрии, и парализована армия третьей державы — Чехии, не считая второстепенных противников. Главная заслуга в этих успехах должна быть, по всей вероятности, отнесена на долю участвовавшего в походе старого сподвижника Чингисхана, несравненною Субедей-багатура, который составил план кампании, умело направлял действия молодых царевичей, поставленных во главе армий и отдельных отрядов. Кампания 1241 года ясно обнаружила, что европейские армии, способные к действию только сомкнутыми массами и предводимые невежественными в военном деле начальниками, никоим образом не могли равняться с обладавшими изумительной маневренной способностью монгольскими полками, предводимыми поседевшими в походах вождями — учениками великого Чингисхана» [7, с. 296].

Несомненно, рассуждая о глобальном наступлении монголов на Европу, нельзя обойти стороной ставший традиционным вопрос о численности их войск. Мнения по этому поводу как обычно разнятся, однако то, что это были весьма значительные силы, — несомненно. Скорее всего, в распоряжении монгольских полководцев было сосредоточено непосредственно на театре военных действий до 120 тысяч всадников и еще 30 тысяч остались в тылу, т. е. в пределах Дешт-и-Кипчак. Таким образом, под командованием Субэдэя было 150 тысяч воинов — огромное по любым стандартам войско. Возможно, что большим количеством подчиненных он обладал на заключительном этапе войны против Цзинь, но то Китай, где в его распоряжении были не только собственно монгольские подразделения, но и прочие античжурчжэньские силы — кидани и сами китайцы. Подтверждением многочисленности азиатских полчищ является точка зрения, высказанная Г. И. Грум-Гржимайло: «…крупные силы, которыми они (монголы. — В. 3.) располагали, позволяли им в полной мере… дробить силы неприятеля и разбивать их по частям» 17, с. 296–297].