Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

В 1507 г. по челобитью торопецких бояр Нефедея и Михалка, «штож неприятель наш великий князь Московский отчину их забрал и посел и не мають на чом поживитися», — им было дано две службы «людей» в Витебском повете «до тых часов, поки, даст Бог, отчину их от неприятеля нашого очистим» [1033]. Перед нами образец традиционных отношений вассала и сюзерена: бояре, даже утратив свои отчины, сохраняют верность великому князю, а тот за это жалует им новые земли взамен потерянных. Под 1508 г. в Метрике сохранилась запись о выдаче «торопчаном» жита, а в жалованной грамоте 1541 г. упомянут торопецкий боярин Алексей Лукьянович Теребужский, получивший некогда имение в Полоцком повете [1034].

Еще меньше известно о боярах — выходцах из Дорогобужа. Хотя в одной челобитной 1530 г. сохранилось упоминание о том, что «кождым смоляном и дорогобужаном подавали… хлебокормления» в Литве [1035], но пока удалось найти имя только одного такого выходца: в списке гоподарских дворян (ок. 1509 г.) значится и Яцко Прокопович «з Дорогобужа» [1036].

Чуть больше сведений дошло до нас о путивльских боярах, выехавших в Литву. В Метрике сохранилась запись о выдаче в октябре 1509 г. пяти путивльским боярам — Вепру Колениковичу, Ивану Олехновичу, Михаилу Лопатину, Якиму и Павлу Демидовичам — соли из казны [1037]. Двое последних упомянуты еще раз в жалованных грамотах 1522 г.: оказывается, братья Демидовичи получили от короля «людей» в Ейшиском повете; половину этого имения унаследовал сын Павла, Михайло [1038]. Наконец, некоему Сороке взамен «именей его путивльских, который ж неприятель наш великий княз Московский забрал и посел», было пожаловано имение в Троцком повете [1039]. Не набирается, таким образом, и десятка путивльских бояр, покинувших родной город [1040]. Численность же тех из них, кто перешел на московскую службу, мы не можем оценить даже приблизительно: слишком скудны наши сведения о персональном составе местного боярства до 1500 г., чтобы найти путивльцев среди московских служилых людей XVI в. (то же относится и к торопчанам, дорогобужцам и т. п.). Но в отдельных случаях это удается: так, в списках «литвы дворовой» Дворовой тетради 50-х гг. XVI в. упомянуты Жеребячичи — потомки путивльских бояр [1041].

Итак, в Торопце, Дорогобуже, Путивле события 1500 г. вызвали раскол в среде местного боярства: одни бояре сохранили верность господарю и покинули родной город, другие предпочли перейти на московскую службу, а то, что первых было сравнительно немного, объясняется как слабостью контактов с виленским двором, так и, возможно, общей малочисленностью боярства в этих небольших окраинных городах.

По-иному складывались взаимоотношения господарской власти с боярством другого города на восточной окраине Литовской державы — Брянска. Здесь прочные контакты установились еще в первые годы правления Казимира, с 1440-х гг.: брянские бояре получали регулярное денежное и иное жалованье, волости в кормление, земельные владения и т. п. [1042] Таким образом, в Брянске на протяжении XV в. сложился весьма значительный слой боярства, многим обязанного литовскому господарю. О численности этого слоя можно судить лишь предположительно. В составленном 7 февраля 1496 г. реестре раздачи волостей в держание брянским боярам перечислено 40 человек, принадлежащих к 23-м боярским фамилиям: Колонтаевым, Быковским, Тризнам, Бородовичам и др. [1043] Этот список весьма репрезентативен: по актам XV в. к нему удается добавить не более десятка родов (Евлаховы, Мишковичи, Яробкины, Безобразовы и др.) [1044]. В общей сложности получается порядка 30 с небольшим боярских фамилий (см. Приложение И).

Если среди брянских бояр и имелись сторонники Москвы, едва ли они были многочисленны и влиятельны. Во-первых, до 1500 г. «московская партия» никак себя не проявила; единственный эпизод, который можно было бы связать с ее деятельностью, это не вполне надежное известие Хроники Быховца, проанализированное нами выше, о поджоге города «зрадою бранцов». Во-вторых, есть основания полагать, что на присоединение Брянска к Московскому государству значительная (если не большая) часть местного боярства ответила отъездом в Литву. В уже упоминавшемся выше «Полисе дворян всих короля его милости у великом князстве» (около 1509 г.) содержится особая рубрика «Дворяне брянцы — тые, которые именья мають»: в ней наряду с новыми фамилиями (Крижины, Стецковичи, Резанцы) мы находим пятерых Быковских, двоих Колонтаевых, двоих Тризн, двоих Уколовых, — известных нам по реестру 1496 г. [1045]; другие представители тех же родов попали в «Полисе» в рубрику «Дворяне, которые именей не мають» [1046]. Как видно, многие брянцы, покинув родной город, долгие годы ждали, пока для них найдется где-нибудь клочок земли. Может быть, поэтому кое-кто из них предпочел вместе с кн. Михаилом Глинским «отъехать» в 1508 г. в Москву (трое Крижиных, Семен Александров с сыновьями, Богдан Колонтаев) [1047]. А их собратья продолжали рассчитывать на милости господаря: в списках денежных раздач дворянам, жалованных и подтвердительных грамотах и других актах первой трети XVI в. упомянуты представители свыше двадцати брянских боярских родов [1048]. Причем больше половины из них (13 фамилий) фигурируют и в реестре раздачи волостей 1496 г.

В Русском государстве XVI в. удалось отыскать следы потомков восьми брянских родов: к упомянутым выше Александровым, Крижиным и Колонтаевым, выехавшим в 1508 г. с М. Глинским, по Дворовой тетради добавляются Бокеевы, Брянцовы, Куровы и, возможно, Мишковичи (последние могли быть и смолянами) [1049], а по писцовой книге 1587/88 г. по Малоярославцу значатся помещики Евлаховы [1050]. Характерно, что из этих фамилий лишь две — Колонтаевы и Куровы были причастны, согласно реестру 1496 г., к держанию брянских волостей, и именно в них после 1500 г. произошел раскол: одна часть клана осталась служить в Великом княжестве Литовском, другая перешла на московскую службу. Таким образом, именно те бояре, которые зависели от господарской власти, получали от нее кормления и земельные пожалования, служили в качестве господарских дворян и составили основную массу брянских выходцев в Литве.

Сходная ситуация, но только в большем масштабе, повторилась вскоре в Смоленске. Смоленское боярство было самым многочисленным на русских землях Великого княжества Литовского. Благодаря сохранившемуся в составе 4-й книги Метрики реестру смоленских князей, бояр и слуг [1051], который можно датировать второй половиной 1480-х гг., у нас есть возможность оценить общую численность местного боярства. В силу неустойчивости «фамилий» вплоть до начала XVI в., эти подсчеты носят, конечно, приблизительный характер. В реестре перечислено 136 боярских семейств (не считая путных бояр и щитных слуг); 11 человек ни к одному известному роду отнести не удалось. По актам конца XV — начала XVI в. к упомянутым в реестре родам следует добавить еще свыше 30 фамилий. Нужно, однако, учесть, что некоторые фамилии (например, Богоделчины, Смокровы, Цалцовы и др.) кроме реестра 1480-х гг. более ни в одном источнике не встречаются. В качестве ориентировочной оценки можно, вероятно, принять, что в Смоленске на рубеже XV–XVI вв. было порядка полутораста боярских родов [1052].