Бабье царство: Дворянки и владение имуществом в России (1700—1861)

Заинтересованность Софьи Владимировны Строгановой в благополучии и плодотворном труде крепостных простиралась до того, что она учредила в имении школу и написала для нее учебник, дабы наставлять их в правилах «о нравственности и сельском хозяйстве» ^{515}. Школа Строгановой привлекла внимание графа Николая Семеновича Мордвинова, видного члена Вольного экономического общества и сына Наталии Мордвиновой: он приводил эту школу в пример другим помещикам и предложил Строгановой финансовую помощь от имени Общества ^{516}. Кроме того, Строганова выразила заботу об устройстве своих деревень в трактате под названием: «Постановление о сельском управлении, учреждаемом в поместьях Графини Строгановой, составленное самою помещицею в 1820 году…» В этой инструкции устанавливался порядок обсуждения вопросов на сходах деревенской общины, правила приема в общину. Там же рассматривались обязанности сельского старосты и срок его полномочий ^{517}. Старания Софьи Строгановой привести в совершенство свои поместья и повысить производительность крестьянского труда показывают, что разумное управление землями интересовало не только мужчин. Она была к тому же одной из дам, вступивших в Вольное экономическое общество, после того как граф Мордвинов стал его председателем в 1823 г. ^{518}

Власть и собственность

Дворянки пользовались авторитетом как помещицы и распорядительницы своих земель и в семье, и среди зависимых от них крестьян, и за пределами своих владений — в губернском обществе. Вопрос о том, в какой мере имение можно считать социальным организмом, является дискуссионным. Так, один исследователь отмечает: «Имение являлось не только и, возможно, даже не в первую очередь, производителем дохода; оно было также социальным организмом, и его владелец пользовался властью, авторитетом и достоинством правителя маленького замкнутого мира» ^{519}. П. Кол-чин, напротив, считает, что помещики, подолгу не бывая у себя в имениях, отвыкали от отеческого попечения о своих крепостных, и это мешало «установлению теплых личных отношений между хозяином и крестьянином» ^{520}. Вообще, постоянное отсутствие было роскошью, которую могли себе позволить только самые богатые дворяне. Большинство помещиков ежегодно объезжали свои земли, покрывая большие расстояния, чтобы осмотреть имения, а другие проводили в деревне часть года [170]. Но жила ли помещица у себя в деревне или была в отъезде, ее обязанности далеко не ограничивались только надзором за производительностью имения, а требовали и заботы о благополучии многочисленных зависимых от нее людей.

Дворянские мемуары передают живую картину имения как социального организма, идеализируя отношения между помещицами и их крестьянами. Они также показывают, что историки, рассуждая об отсутствующих владельцах, едва ли задумывались над ролью их жен, которые часто оставались в деревне во время отлучки мужей. Софья Менгден писала, что ее бабка круглый год жила в своем костромском поместье, где следила за тем, как ткут холсты, лечила больных крестьян и «входила в их нужды» ^{521}. П.П. Семенов-Тян-Шанский хвалил свою мать за помощь крестьянам во время голода 1837 г. и вспоминал, что она регулярно ездила из их рязанского имения смотреть за работами в другой деревне в Тамбовской губернии ^{522}. Екатерина Хвостова рассказывала, как ее мать часто проезжала по их деревне, беседовала с крестьянами, привозила им лекарства, сахар, чай ^{523}.

Власть помещицы в имении была почти неограниченной, и искушение злоупотреблять ею оказывалось непреодолимым для некоторых барынь. Авторы мемуаров обстоятельно повествуют о благих делах своих матерей, однако историки XIX в. видели помещиц не столь добродушными; и если мемуаристы преувеличивали их достоинства, то историки впадали в другую крайность, изображая помещиц свирепыми тираншами. Е. Щепкина объясняла жестокость барынь их «постоянной зависимостью то от родных, то от мужа» и считала, что дворянки чувствовали «силу и власть» только над собственными крепостными ^{524}. В.О. Михневич отмечал, что помещицы в жестокости к крестьянам соперничали с мужчинами, а иногда и превосходили их ^{525}. Историк Ильинский тоже красноречиво рассуждал о злонравных вдовах, чья тирания не сдерживалась смягчающим влиянием просвещения. Свои соображения он подкрепил ярким количественным аргументом, отметив, что женщины чаще, чем мужчины, норовили продавать крестьянских детей, отрывая их от родителей ^{526}.

Личные архивы дворянок позволяют взглянуть на отношения помещиц с крепостными еще с одной точки зрения, дающей некую среднюю позицию между материнской заботой и свирепым угнетением. Эти документы убеждают в том, что многие помещики — и мужчины, и женщины — были хорошо знакомы с делами у себя в имениях и осознавали свои обязанности перед зависимыми от них людьми. В письме к Елизавете Шишкиной в 1796 г. Екатерина Тяшкова осведомляется о состоянии больной бабы, признаваясь, сколь сильно она зависит от крестьян: «Я очень об оном сожалею, потому что ежели она умрет, то и останное мое имение пропадет» ^{527}. Помещики, не жившие в деревне, тем не менее знали по имени многих мужиков и были в курсе дел каждого из них. Когда Антонина Блудова просила управляющего проверить, обоснованна ли просьба ее крестьян об уменьшении оброка, она велела ему учесть, что Семен Михайлов недавно лишился всего своего скота ^{528}. Екатерина Ермолова в 1856 г. в письме управляющему требовала объяснить ей, почему крестьянину Степану Никифорову не разрешено пользоваться землей, которую купил его отец; кроме того, она просила его совета в связи с просьбой Авдотьи Кондратьевой разрешить ее сыновьям поселиться своими домами. «Хорошо ли будет им позволить или нет? — спрашивала Ермолова. — Вы лучше знаете, как они живут» ^{529}. Другая дворянка вспоминала, как она мирила рассорившиеся крестьянские семьи ^{530}. Бедность работников тоже постоянно возникала как тема переписки дворянок. В 1734 г. в письме к брату Антиоху княжна Мария Кантемир с сочувствием рассказывала о своих крестьянах, три года страдавших от неурожая, и признавалась, что их плачевное положение заставило ее наделать долгов, далеко превышающих ее возможности ^{531}. Екатерина Томилова, которой управляющий пожаловался на крестьян, не способных заплатить оброк, ответила, что не желает разорять своих мужиков и что он должен различать тех, у кого нет средств, чтобы платить, и тех, кто просто не хочет ^{532}.

Поддерживать порядок в имении бывало трудно даже мужчинам-помещикам. Но помещицы справлялись с трудностями, прибегая к помощи законных властей или, при необходимости, проявляя твердость характера. Вдова Чихачева в 1805 г. обратилась в Сенат с просьбой принять меры против купца, открывшего кабак в одной из ее деревень без согласия хозяйки. Чихачева вполне резонно опасалась, что крестьяне примутся пьянствовать и кутить: с тех пор как появился этот кабак, в деревне случилось два пожара, «превратившие в пепел 36 домов крестьянских с их имуществом…» ^{533}. Когда крестьяне, принадлежавшие матери Елены Хвощинской, Екатерине Голицыной, отказались выйти на жатву, та храбро призвала их к порядку и, в то время как управляющий, дрожа от страха, стоял поодаль, заставила мужиков выдать зачинщиков, а остальных отослала работать ^{534}.