Иисус Навин. Давид

Выполнив завет своего отца воздвигнуть Храм на горе Орны, Соломон, наследник великого царя, доказал бы, что он достойный сын его. Он создал бы живой мемориал единственной в своем духе еврейской духовной космологии. Сделав это, он утвердил бы усилия Давида создать еврейскую национальную субстанцию, которая была бы превыше приверженности колену.

До этого не существовало центра для религиозных обрядов. Теперь учредителем священного культа в Израиле стал царь. Он наделил священство силой и авторитетом. Он сохранял и защищал веру. Но царь Давидова образца был не только защитником. Он был проводником воли Яхве. Через Давида, а теперь Соломона, милость Божья осеняла жизнь Его нации и Его людей.

В качестве посредника Яхве Соломон будет теперь и его архитектором. И поскольку Ковчег Завета символизировал пакт Яхве с сынами и дочерьми Моисея, Храм подтвердит выбор Давидом Иерусалима как города Яхве, навсегда утвердив благословение и защиту Бога и на династии Давида, и на его столице.

Будучи передовым духовно, Израиль очень сильно отставал от своих соседей в области материальной культуры. Искусства высокой цивилизации все еще находились за пределами его возможностей. Давид искал у Хирама и практичных финикийцев мастерство и ресурсы, которых не было у его народа. Поэтому вполне естественно, что и Соломон тоже обратился к Финикии за помощью в осуществлении величественного и архисложного проекта сооружения Храма. Соломон направил посланников к царю Тира:

«Ты знаешь, что Давид, отец мой, не мог построить дом имени Господа, Бога своего, по причине войн с окрестными народами… Ныне же Господь, Бог мой, даровал мне покой отовсюду: нет противника и нет более препон. И вот, я намерен построить дом имени Господа, Бога моего, как сказал Господь отцу моему Давиду, говоря: «сын твой, которого Я посажу вместо тебя на престоле твоем, он построит дом имени Моему». Итак, прикажи нарубить для меня кедров с Ливана; и вот, рабы мои будут вместе с твоими рабами, и я буду давать тебе плату за рабов твоих, какую ты сам назначишь» [30].

Соломон оторвет Израиль от его убогого культурного наследия раз и навсегда. Он даст своей нации материальное великолепие, соответствующее высотам его духовных постижений.

Храм, монументальный и внушающий благоговение, потребовал на свою постройку семь лет и много тысяч работников. После завершения — скорее всего, по случаю осеннего праздника благодарения — Соломон созвал многих израильтян, чтобы освятить храм. Вожди нации, колен, сословие левитов и их подданные из каждого уголка земли заполнили сто-лицу и ликовали, когда Ковчег Завета был перенесен на его шестах священниками из древней скинии в городе Давида в свое новое постоянное святилище в глубинах храма, Святая Святых.

Нам рассказывают, что Соломон обратился к собранию как законный хранитель веры Израилевой:

Благословен Господь, Бог Израилев, Который сказал Своими устами Давиду, отцу моему, и ныне исполнил рукою Своею! Он говорил: «С того дня, как Я вывел народ Мой, народ Израиля, из Египта, Я не избрал города ни в одном из колен Израилевых, чтобы построен был дом, в котором пребывало бы имя Мое; и избрал Давида, чтобы быть ему над народом Моим, Израилем. У Давида, отца моего, было на сердце построить храм имени Господа, Бога Израилева; но Господь сказал Давиду, отцу моему: «у тебя есть на сердце построить храм имени Моему; хорошо, что это у тебя лежит на сердце; однако не ты построишь храм, а сын твой, исшедший из чресл твоих, он построит храм имени Моему» [31].

С неисчислимыми жертвоприношениями и молитвами тысяч тысяч храм был освящен. Обильный благодарственный пир продолжался четырнадцать дней. Тысячи овец и волов были принесены в качестве мирной жертвы вместе с огромным количеством зерна. С тех пор как Давид установил Ковчег в Иерусалиме, люди Израиля не знали таких празднеств и не видели таких зрелищ.

Это был последний акт основания Израиля на его земле и первый акт учреждения Яхве как властелина не только над Израилем, но и над всей вселенной.

Владения династии Давида простирались от побережья Средиземного моря, где Израиль сохранял господство над Филистией, до реки Евфрат; и от Вирсавии на границе с Египтом до земель за пределами покрытой снегом горы Ермон на севере. Народы, подчиненные израильтянам, включали когда-то могущественных филистимлян, арамеев, аммонитян, моавитян и едомитян, от которых зависел приток работников в Израиль. Кроме того, с захваченных территорий и от союзников Израиля в Иерусалим стекалась колоссальная дань.

Храм Давида и Соломона со специальным помещением для царя возвышался над городом, как корона. Он придал Израилю уверенность в неуничтожимости его народа, бросая вызов общепринятым законам истории. Иерусалим безусловно приобрел ауру вечного города. Много веков спустя он станет святыней для трех основных религий и будет заветным местом для паломников вплоть до наших дней.

И до пленений, и после них евреи обращали лицо к храму для молитвы, когда они работали на полях, ткали свою одежду или путешествовали по пустынным дорогам в дальние края. И город Давида, и этот храм так глубоко укоренились в еврейском сознании, что долго после того, как храм и само царство лежали в развалинах, а народ Израилев рассеялся по всему свету, евреи выстраивали свои синагоги в направлении Иерусалима, устремляя к нему все свои стремления и надежды. Святой город остался народным магнитом и обладал мистической силой, которую невозможно ни выразить, ни объяснить.

И таким его сделали вера и дела царя Давида.

Давид и в самом деле был смертным. Скованный собственными пороками, веригами власти, мифами и предрассудками своего времени, он часто путал свою волю и желания с волей и желаниями, исходящими от его Бога. Его притязания на то, чтобы стать творцом истории и героем легенды, разделялись другими вождями и до и после него. Он мог пожертвовал здравомыслием ради политической необходимости. Он был злопамятен. Он редко забывал чужие промахи и не прощал своих врагов.

И все же было бы ошибкой назвать Давида человеком мстительным. Как и все мы, он во многом принадлежал своей эпохе. К примеру, его взгляды на справедливость были обусловлены жестокими обычаями древних евреев, странствующих по пустыне, а также его взглядами на жизнь после смерти. С одной стороны, в космологии верующих в Яхве не было ни небес, ни ада, была только преисподняя, общее обиталище для всех умерших. Награда за добро, так же как и наказание за зло, совершалась только на земле. Проклятие кровной вины переходило на потомков тех, на ком первоначально лежало проклятие, пока оно не будет отомщено.

Когда старческая немощь уложила Давида на его ложе в последний раз, он понял насущную необходимость избавить от этого проклятия свое потомство. Соломон вошел в спальню царя, и Давид поручил ему непременно умертвить Семея из дома Давидова, который жестоко проклинал Давида на его долгом мрачном пути в Маханаим, а также казнить Иоава, на руках которого была кровь Авессалома. Ни долгие годы верной службы, ни все неблаговидные распоряжения, которые выполнял Иоав ради своего господина, не могли устранить из памяти Давида чудовищность убийства Иоавом Авессалома.

— Поступи по мудрости твоей, — сказал Соломону умирающий Давид, — чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю.

Хотя он был далек от совершенства — и библейский текст не скрашивает его пороков, — прозорливость Давида, его вера, а также его политическое и военное искусство создали нацию с уникальным местом в истории и с системой веры, миллионократно увеличенной во времени и пространстве за пределами того удивительно недолговечного и крохотного Первого Израиля времен Давида и Соломона.

Давид, несомненно, был главной фигурой своей эпохи. Он соединял харизматические качества Судей прежних времен с политической сметливостью и реализмом удачливого воина-политика. В отличие от Саула, он не поддавался запугиваниям в напряженные моменты и не страдал свойственной всем вождям болезнью — паранойей. Никому другому не удалось бы спаять одним лишь усилием воли столь своенравный народ в единую нацию. Но две натуры Давида — одна духовная, другая прагматичная и непреклонная — находились в состоянии постоянной войны. Эта двойственность представляется ключом к свойственным ему противоречивости и непоследовательности.