Тайные войны спецслужб

Более того, чтобы не давать повода агенту заподозрить, что его кабинет превращен советской разведкой в фотоателье, разведчик всегда находился в комнате отдыха до тех пор, пока хозяин сам не напоминал, что время их рабочей встречи истекло.

В этот раз все происходило по расписанному сценарию, но с одной поправкой. Отсняв две пленки, Полещук не удержался и стал выборочно знакомиться с материалами досье. Да и кто удержался бы, окажись на его месте?! Ведь он уже успел приучить себя к мысли, что доктор — его кандидат на вербовку, и вот тебе раз — Гольдмана разыскивает Интерпол!

Во-первых, это спутало его карты, а во-вторых, надо быть полным идиотом, чтобы надеяться получить у Центра санкцию на вербовку афериста, находящегося в международном розыске.

Полистав досье и выкурив еще несколько сигарет, Полещук, не дожидаясь напоминания Шармы, сам покинул комнату отдыха.

Непалец, прикончив литровую бутылку «Посольской», мирно посапывал в кресле.

«Приплыли! Гольдман сорвался с крючка, Чанг выпал в осадок… — по губам Полещука скользнула саркастическая улыбка. — Если уж мне так не везет с этими двумя, с явным и предполагаемым агентами, с кем-то ведь должно повезти! Правильно, в моей обойме остается еще один боевой патрон — Фогель…

Вернусь в посольство и сразу же отправлю запрос в Центр. Спинным мозгом чувствую, что немец — не просто консул, а та самая темная лошадка, которая вывезет меня на большую дорогу… А пока из Москвы придет ответ, надо с помощью Чанга добыть максимум информации о характере взаимоотношений двух арийцев. Эго, в конце концов, пригодится не только мне, но и непальцу… А что? Вдруг он действительно с моей помощью станет заместителем министра внутренних дел Непала! Тогда орден светит не только ему…

Н-да… Хороший он парень, этот Лакшман. И не просто источник информации, он — кладезь. Но с его страстью к «огненной воде» он не то что без ордена — без погон может остаться, да и меня под монастырь подведет… Так, пора заканчивать эти мудовые рыдания!»

Полещук разбудил Чанга, отдал досье, проследил, чтобы оно был о заперто в сейф, и, шутливо погрозив непальцу, пообещал вернуться через пару часов, чтобы согласовать план совместных мероприятий.

Через неделю пришел ответ из Центра. Чутье не подвело Полещука. Действительно, Курт Вольфганг Фогель имел отношение к Штази, но не как агент. Он был кадровым офицером, полковником внешней разведки Министерства государственной безопасности ГДР, и в Катманду возглавлял резидентуру, действовавшую с позиций посольства Германской Демократической Республики. Должность начальника консульского отдела являлась его официальным прикрытием.

В отношении доктора Бруно Гольдмана Центр сведениями не располагал.

«Значит, — пришел к выводу Полещук, — доктор не является объектом оперативной разработки Штази. Полковник держит австрийца на коротком поводке по двум причинам: либо он использует его как «дойную корову» для пополнения своего личного бюджета, либо намерен привлечь к негласному сотрудничеству в качестве агента..

Хотя одно другому не помеха, а выигрывать у своего секретного помощника, не важно, настоящий он или всего лишь предполагаемый, оператор просто обязан. Всегда и во всем. В том числе и за ломберным столом, чтобы утвердиться в его глазах и подчеркнуть, свое превосходство.

Нельзя ни в чем проигрывать своему агенту, ибо недаром сказано, что ни один камердинер не видит героя в своем хозяине.

Стоит только однажды показать зависящему от тебя человеку свою слабость, даже если это будет карточный проигрыш, — все, пиши пропало. Сразу можно расставаться с агентом, потому что ведущее положение уже ничем не восстановить…

Странно другое — почему Гольдман, владея гипнозом, не использует его против консула, а позволяет ему постоянно себя обирать?! Почему он так благоговеет перед Фогелем? Неужели так сильна его любовь к этому старому змию?..

Впрочем, есть еще одно, чисто гипотетическое, объяснение его привязанности: компромат. Компрометирующие материалы, которыми полковник Фогель наверняка располагает в отношении Гольдмана!»

Первое, что поразило Полещука, когда они проникли с Шармой на виллу доктора, это стерильная чистота помещений и почти полное отсутствие мебели. Было такое впечатление, что это не жилое помещение, а многопрофильная мини-клиника.

В одной комнате стояло огромное гинекологическое кресло, за дверцами стеклянных шкафов устрашающе поблескивал специальный медицинский инструментарий. Вторая была приспособлена под зубоврачебный кабинет, на стенах которого к тому же висели таблицы для определения остроты зрения. Третья комната, очевидно, служила кабинетом для психоанализа и психотерапевтических процедур… Лишь в четвертой, самой большой комнате поисковики обнаружили признаки пребывания человека — посередине стояла огромная кровать-альков, застеленная белыми шелковыми простынями, на которых в артистическом беспорядке были разбросаны пышные подушки. Прямо напротив алькова была установлена на треножнике… кинокамера, а на прикроватной тумбочке разместился мощный кинопроектор, направленный на противоположную стену, во всю ширину которой висело белое полотно экрана.

Полещук, влюбленный во всякую кинофотоаппаратуру, подошел поближе, чтобы рассмотреть, какой техникой оперирует доктор.

— Бог мой! — вырвалось у разведчика. — Да это же та самая камера, которую я продал дипломату из ФРГ! Да, тесен мир…

В проеме двери появился Шарма.

— Леон, я нашел холодильник, — шепотом, будто их кто-то мог услышать, произнес агент. — Он не на кухне… Там — действующий… Наш находится в кладовке… Пойдем!

В кромешной темноте, подсвечивая себе электрическим фонариком, Полещук последовал за агентом.

Судя по тому, как уверенно Шарма двигался по лабиринту переходов и комнат, Полещук пришел к выводу, что агент уже не в первый раз находится здесь.

«Уж не побывал ли здесь Чанг без меня, до нашего совместного визита, чтобы снять пенки, забрать самые ценные материалы, а мне оставил процеженную, отфильтрованную водичку, которой цена грош в базарный день?! Это — в крови у всех черножопых, они так и норовят обойти нас, белых, на вираже, чтобы еще раз доказать свое превосходство над нами. На самом же деле они таким образом лишь еще раз доказывают свою закомплексованность!

Нет-нет, — успокоил себя Полещук — Я для Шармы не конкурент. Тем более что он ждет от меня полного расклада по связям доктора, зарубежные каналы, которыми тот может пользоваться при выходе на воротил международного наркобизнеса… Уж и не помню, что я там наплел Чангу, чтобы хоть одним глазом взглянуть на документы, в которых может прослеживаться связь Гольдмана с консулом…

Нет! Мы с Шармой — не конкуренты: ему нужен доктор, мне — консул… Так-то оно так, но агенту я об этом сказать не имею права… И все-таки, почему он так уверенно движется по этим лабиринтам?!»

— Послушай, Шарма! Ты так быстро и уверенно ориентируешься в темноте, будто всю жизнь прожил на этой вилле…

— А я разве тебе не сказал, Леон, что эта вилла принадлежит тетке моей жены? Она сдает ее в аренду богатым иностранцам…

— Нет…

— Забыл, значит… Дело в том, что нам сюда попасть было бы много сложнее, если бы прислуга не знала меня…

Мажордом, тот сразу отдал мне все ключи… Кроме ключа от сейфа-холодильника — у него его просто нет… С тем заветным ключиком доктор не расстается никогда, даже когда здесь, на вилле, трахается с гэдээровским консулом… Ты заметил киноаппарат, что стоит в спальне? Так вот они свою любовь снимают на пленку, представляешь, Леон!

Я после Англии уже ничему не удивляюсь, там я и не такого наслушался и насмотрелся…

— Мажордом рассказал тебе о любви доктора и консула?! Вот так сюрприз! Значит, об этом было известно и до… Черт побери, я — последний, кто узнает такие подробности! Чанг, разве ты раньше не мог мне об этом сказать?! Твой мажордом не сказал случайно, где Гольдман держит отснятые пленки?