Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

О происхождении Кретьена известно немногое. Он родился около 1130 г. и к 1170 г. уже прославился как автор «Книги любви» — оригинальной версии-переложения «Ars amandi» («Науки любви») Овидия, к сожалению утраченной, и столь же оригинальной версии легенды о Тристане, которая также не дошла до нас. Зато уцелела его поэма «Эрек и Энида» — первый средневековый бестселлер. Эта поэма формально посвящена все той же Британской теме, разработанной в 1160 г. Гальфридом Монмутским в изложении для космополичной аудитории при дворе Марии Шампанской и разошедшейся с тех пор по лучшим дворам Европы. «Эрек» задал тон и сюжетную канву для всех романов Артуровского цикла, но хотя в них намечен, так сказать, катарский взгляд на мир, перекликающийся с другим ранним творением Кретьена, тема Грааля в них еще не затрагивается.

Смещение акцентов с классических сюжетов на Британскую тему могло быть обусловлено политическими соображениями, в частности — браком Элеоноры с Генрихом И, который был известен своей увлеченностью тематикой Артуровского цикла. Утраченная ранняя поэма Кретьена о Тристане — это, видимо, ключ к учению катаров. Фридрих Геер, выдающийся немецкий специалист в области средневековой культуры, утверждает, что легенда о Тристане и Изольде и, в частности, ее наиболее ранний вариант, возникший в XI в., представляет собой… завуалированную историю катаров. Продолжая свою версию, Геер говорит, что использование Кретьеном в этой истории отдельных тем, в частности, поклонение возлюбленной как богоподобному существу, и аналогичные пассажи в романе «Эрек и Энида» свидетельствуют о явном влиянии катаров. По мнению профессора Геера, описание залов в замке Грааля, приводимое Кретьеном, дает нам возможность составить хотя бы фрагментарное представление о внутренней традиции совершенных.

Если Кретьен в 1170 г. уже обратился в катарскую веру, каким образом таинственная книга «на бретонском языке», врученная ему уже после 1178 г. его новым покровителем, Филиппом Фландрским, не питавшим особых симпатий к катарам, могла приобщить его к внутренним таинствам катарской ереси? И почему весь этот символический комплекс наделен кельтским антуражем, расплывчатыми упоминаниями о «Уэльсе» и «Камелоте», находящимися где-то далеко, на Британских островах, тогда как все прочие признаки указывают на Прованс и Южную Францию?

Связь между этими реалиями до недавнего времени представлялась весьма неясной и загадочной. Святой Грааль отождествлялся с Драгоценным Камнем Мудрецов, упоминаемым в «Ба-хире», а этот секрет тщательно скрывали, ибо это — область алхимии, знания куда более опасного, чем даже ересь катаров. Однако если внимательно сопоставить отдельные фрагменты загадки, то возникает впечатляющий образ, напрямую связанный и с готическими соборами, и с тайной вестью, приоткрытой Фулканелли в его книге «Тайна». По сути, структура и авторство книги «Бахир» дают целый ряд ключей к пониманию того, кем на самом деле был Фулканелли. Как мы увидим, предания «Бахира» таят в себе немало секретов, не последнее место среди которых занимает Святой Грааль.

В четвертой главе мы уже достаточно подробно останавливались на «Бахире», или «книге Света». Как мы помним, «Бахир» представляет своего рода синтез идей, касающихся творения, одушевления неживой природы и радикальной концепции проекции небесных тел на земной план как средства возвращения к божественному первоисточнику. Из того же «Бахира» мы знаем, что Древо Жизни, рассматриваемое как сочетание десяти сефирот, образующих первоначальное «древо», на самом деле представляет собой «Драгоценный Камень», отдельные составляющие которого проецируются на небесной сфере. Другая группа стихов «Бахира» излагает мифологию «Камня», отражением которой можно считать мифы, стоящие за легендами о Граале. Наконец, можно вспомнить интересное свидетельство книги Бытия: «Оттуда Пастырь и твердыня Израилева» (Быт. 49, 24), которое, как мы уже отмечали, звучит как странная христианская реминисценция в рамках иудаистского мистицизма.

Основным источником идей «Бахира», таких, как архаические астрономические представления о Тели, Цикле и Сердце, может быть учение рабби Негунии и еврейского гностического кружка, сложившегося в I в. н. э. в Эммаусе [140]. Однако текст, которым мы располагаем, был скомпилирован в Провансе между 1150 г. и годом его появления в поле зрения публики (1176 г.), то есть за два года до коронации Фридриха Барбароссы в Арле. А спустя десять лет после его появления Кретьен де Труа, возможно уже будучи катаром, потрудился на славу, превратив легенду о Граале в первый средневековый бестселлер. А спустя всего три года после появления книги «Бахир» римско-католическая церковь развернула кампанию преследования против катаров, за которой последовал настоящий Крестовый поход против них, объявленный в 1208 г.

Если, опираясь на эту хронологию, предположить, что публикация книги «Бахир» дала импульс распространению романов о Граале и внезапному и быстрому возвышению катаров, мы вправе задать резонный вопрос: а что же дало импульс появлению в поле зрения публики самого «Бахира», тайные знания которого по давней традиции передавались только от учителя к ученику? Ответ на этот вопрос вынуждает нас вновь вернуться к временам тамплиеров, тайне алхимии и конца света. Кроме того, он наглядно показывает, как эти мистические идеи обрели бессмертие в камне — в фасадах готических соборов.

Легенды «Бахира» повествуют о тайном обществе и традиции, которая, согласно Гершом Шолему, уходит своими корнями в эллинистический гностицизм и его ответвление — еврейский мистицизм I в. н. э. и через посредство уже упоминавшейся нами мистической школы в Эммаусе может быть связана с первоистоками христианства. Текст книги «Бахир» в том виде, в котором он появился в Провансе, представляет собой собрание изречений и толкований целого ряда ученых раббинов — рабби. Некоторые из этих рабби, например рабби Негуния и рабби Акиба, хорошо известны благодаря Талмуду, а рабби Негуния и Эммаусская школа, по-видимому, повлияли на всю позднейшую каббалистическую традицию. Но «Бахир» идет дальше, упоминая рабби, имена которых не встречаются более ни в каких известных текстах. Здесь также приводятся притчи, назидательные истории и поучения, не имеющие параллелей в других памятниках иудейской литературы.

Центральное место среди цитируемых учителей занимает рабби Аморай, чье имя означает «говорящий» (точнее, «говорящие». — Прим. пер.). Рабби Аморай выступает в роли «спикера» целой группы, в полном соответствии с давней иудейской традицией, согласно которой глава группы или школы, делая заявление от ее имени, упоминает только свое имя, то есть говорит от первого лица [141]. Самое любопытное здесь заключается в том, что точно такой же принцип построения псевдонима мы видим у Фулканелли и его кружка. Пьер Дюжоль, первый претендент на настоящее имя Фулканелли, в некоторых из своих писаний использовал имя Магафон, то есть «голос мага». Таким образом, вполне возможно, что «Фулканелли» [142] — своего рода псевдоним спикера, выступающего от лица целой группы мудрецов. Кстати, в тексте «Бахира» имена многих мудрецов выглядят весьма туманными.

Анализируя личности тех из мудрецов, кого мы можем узнать, можно проследить прямую преемственность от Негунии до мудрецов IV в. н. э. Раббы и рабби Зейра, главы иерусалимской школы алхимиков и создателей голема. По всей видимости, именно в это время возник и начал приватно распространяться первоначальный вариант «Великой тайны», названный просто «Раза Рабба». Так же как и комментарий Маймонида к книге «Сефер Йецира», возникший в самом начале XIII в., спустя примерно три десятилетия после появления рукописи «Бахира», эта книга («Раза Рабба») была совершенно неизвестна членам еврейских мистических обществ.