Опричнина

В середине XVI в. в Соловецком монастыре резко увеличилось число наемных людей. В условиях роста податного гнета вставал вопрос о распределении налогов между крестьянами и казаками. В сентябре 1564 г. монастырским властям подана была челобитная от крестьян и казаков Сумской волости, которые говорили о том, что «в Суме о волостных розрубех и о всяких тяглех промеж собою смущенье живет великое». Поэтому игумен Филипп с братьею 30 сентября 1564 г. составляют специальную уставную грамоту — «указ о всяких розрубех и о тяглех [1181]. Постановлено было, чтобы расклад повинностей («разруб») производили выборные люди: по два человека из лучших, середних, меньших крестьян и из казаков. Таким образом, монастырь стремился как-то переложить на самих крестьян ответственность за раскладку платежей. При этом «кого чем те окладчики обложат земских людей и козаков, и те б люди платили однолично без всякого переводу смущенья».

Чрезвычайные налоги, вызванные трудностями военного времени, частично перекладывались и на казаков. Примет [1182] (обежные деньги) должны были платить только земские люди (по обжам). Но «службу ратчину» несли и крестьяне, и казаки. Если в «приметнех же отписех» написаны будут наместничьи и дьячие деньги, полоняничные и посошные и городовое дело, то их обязаны были платить и земские люди, и казаки лишь в том случае, если не было установлено «ратчины». «А которого году лучится служба ратчина, то казаки, платившие этот налог, освобождались от уплаты остальных податей, т. е. «двоих бы денег одного году не платили». Если у казаков были свои дворы и хозяйства, то их следовало «по разсуженью, которой чего достоит», класть в выти. «Головщина» раскладывалась по головам без различия между казаками и волостными людьми.

Итак, фактически казаки прочно втягивались в уплату государственных налогов.

Усиление феодального гнета в соловецкой вотчине проявилось также в ограничении крестьянского солеварения, которое наносило ущерб промысловой деятельности монастыря как прямой конкуренцией, так и отвлечением рабочих рук. Теперь в Сумской волости крестьяне могли варить соль «сто ночей да шестьдесят ночей», причем запасать дрова можно было лишь на год и не более 600 саженей. К работам на монастырь начинали привлекаться даже дети и подростки для охоты, сбора грибов и ягод [1183]. Крепостническое ярмо все туже и туже затягивалось над когда-то вольными людьми, нанимавшимися на соловецкие промыслы.

Четыре дошедших до нас послания Филиппа в Соловецкий монастырь лишний раз подтверждают то, что хозяйственные мероприятия проводились в монастырской вотчине не только от его имени, но и по его инициативе. Первые три послания написаны Филиппом сразу же после избрания его на митрополичий престол (около августа 1566 г.). В них он сообщает о посылке в монастырь полученных им ценных вкладов. Он дает распоряжение относительно новгородца Тучка Цветного, который решил передать свои двор и сад в монастырь с тем лишь условием, чтобы ему разрешили сохранить свое владение до смерти и добились обеления двора от оброка [1184]. В послании 30 января 1568 г. Филипп пишет, что им послано 10 рублей на чистку недавно выкопанного пруда: «А покинути его, ино от Бога будет грех, а от людей сором, а жаль прежних трудов и убытков, а уже готов и плотина сделана, только вычистить» [1185]. В пруду он советовал развести рыбу. Для проведения всех этих начинаний следовало «людей наймовати и хлебом кормити своим» [1186].

К сожалению, у нас не сохранилось прямых данных, которые помогли бы отчетливо представить себе общественно-политические взгляды соловецкого игумена [1187]. Настойчиво повторяющиеся просьбы в упомянутых посланиях о том, чтобы монахй молились во здравие царствующего дома, носят трафаретный характер и не прибавляют ничего существенного к облику Филиппа. Торжественно напыщенный тон звучит и в послании 1567 /г., написанном по случаю нового похода в Ливонию [1188].

Скорее всего, митрополит Филипп принадлежал к числу нестяжательских сторонников Сильвестра. За это говорит уже то, что монастырь пользовался особенными привилегиями в середине XVI в., когда у власти находился всесильный благовещенский протопоп. Сильвестр, как и ближайшие родичи Филиппа Колычева, благоволил к старицким князьям и происходил из новгородской среды [1189]. То, к чему призывал Сильвестр в своем наказании сыну [1190], позднее в условиях Соловецкой вотчины осуществлял ее предприимчивый игумен.

Основное острие полемики нестяжателей было направлено не столько против монастырского землевладения вообще, сколько против хищнической эксплуатации крестьянского труда во владениях духовных феодалов [1191]. Если в начале XVI в. Вассиан Патрикеев и Максим Грек писали о необходимости личного труда монахов в их селах, то в середине XVI в. Сильвестр поставил вопрос об использовании труда наймитов (правда, в условиях городского хозяйства).

После смерти царицы Анастасии (1560 г.) Сильвестр, уже находившийся в опале, был переведен из Кириллова монастыря в Соловецкий [1192], где и умер. Уже Н.М. Карамзин высказал мысль о том, что он кончил свои дни «любимый, уважаемый Филиппом» [1193]. Это не исключено. Весьма вероятно, что Филипп принимал участие в заседаниях Стоглавого собора [1194]. Бывал он в Москве и раньше, в 1550 г. [1195]

В январе 1554 г. в Соловецкий монастырь сослали под надзор обвиненного в ереси троицкого игумена Артемия, который стремился развить учение основателя течения нестяжателей Нила Сорского [1196]. Однако, вероятно, уже вскоре «Ортем побежал с Соловков» в Литву [1197]. Возможно, что игумен Филипп или имел прямое отношение к организации этого побега, или посмотрел на него сквозь пальцы. Во время собора, обвинившего Артемия в ереси, двое соловецких старцев поддержали бывшего троицкого старца и не дали обвинительных показаний, которых домогались осифлянские судьи; это были Феодорит и Иоасаф Белобаев [1198].

Вот, собственно говоря, и все, что нам известно о Филиппе Колычеве до того, как он принял сан митрополита.

19 мая 1566 г. Афанасий покинул московский митрополичий престол, по официальной версии, «за немощь велию» [1199]. Впрочем, дело заключалось, очевидно, не в одной немощи.

Андрей Протопопов (будущий митрополит Афанасий), духовник царя, в середине века принадлежал к числу наиболее доверенных лиц Ивана IV. Он близко стоял к деятелям Избранной рады. Гонения на сторонников Адашева в 1561–1562 гг. могли быть одной из причин, почему Андрей в 1562 г. постригся в Чудовом монастыре в монахи под именем Афанасия. После смерти митрополита Макария (31 декабря 1563 г.) Афанасий стал его преемником (с 5 марта 1564 г.) [1200]. Уход Афанасия с митрополичьего престола мог быть вызван его недовольством опричными репрессиями, обрушившимися на близких к нему политических деятелей. Шлихтинг сообщал, что после казни Овчины-Оболенского «некоторые знатные лица и вместе верховный священнослужитель сочли нужным для себя вразумить тирана воздерживаться от столь жестокого пролития крови» [1201]. Правда, это сведение относится еще к кануну опричнины. Но и в декабре 1564 г. Афанасий выступал ходатаем перед царем за бояр и горожан Москвы. Впрочем, сам он в Александрову слободу ехать не решился, а отправил новгородского архиепископа Пимена [1202].