Всемирная история. Том 4. Новейшая история

Карл Вильгельм Фердинанд, герцог Брауншвейг-Люнебургский. Гравюра работы Шредера в Брауншвейге, 1792 г.

Кроме разрозненности в прусском лагере, Наполеон мог начать войну при самых выгодных условиях. Он имел в своем распоряжении 200 000 человек, полностью готовых к войне; они находились в Южной Германии, значит большей частью на дружественной земле. По своей манере, он передвигал их быстро, дабы в решающем месте иметь под рукой несомненный перевес в силах. Король вюртембергский при выступлении напомнил войскам о большом почете, доставшемся на их долю, — сражаться в рядах непобедимых французских легионов и, кроме того, в первый раз выступить под знаменами королевскими. Прусский ультиматум, полученный Наполеоном 7 октября в Бамберге, требовал, между прочим, немедленного очищения Южной Германии, признания Северного союза и других переустройств. На это он отвечал прокламацией, звучавшей уверенностью в победе: «Они хотят, чтобы мы, при виде их армии, очистили Германию — безумцы! Мы смеем вернуться во Францию, только пройдя под триумфальными арками». На следующий же день, 10 октября, произошла первая серьезная стычка.

Центр прусской армии герцога находился в Тюрингене. Король тоже был здесь; правым флангом, прибывавшим из Ганновера и Вестфалии, командовал Рюхель, левым — князь Гогенлоэ; авангардом последнего — мужественный принц Луи Фердинанд, на которого справедливо возлагали большие надежды в будущем: он состоял из 8000 человек; они попали в бой при Заальфельде на Заале с корпусом Ланна, и в этом бою погиб сам принц, а с ним и еще 1800 человек, и 33 пушки были потеряны. Первая же неудача отняла все мужество. Перед началом сражения они сами себе внушили большую надежду и, по свойственному человеку чувству верить в то, чего желаешь, верили в успех. Прусские армии успели соединиться, на возвышенности между Иеной, на Заале — на востоке, Веймаре на Ильме — на западе; французы, со своей стороны, пошли в обход, с намерением отрезать пруссаков от Эльбы и сделать им отступление невозможным. Прусский фельдмаршал, по своей дурной привычке, устроил совет, не желая на себя брать ответственность в делах, и решили уклониться от сражения, которое можно было принять при довольно благоприятных условиях; по обыкновению, предоставили действовать неприятелю и наконец дело дошло до печального двойного сражения при Иене, 14 октября. Сам Наполеон стоял против князя Гогенлоэ, а севернее, при Ауэрштедте, находился его маршал Даву против герцога.

При Иене дрались 50 000 пруссаков, не имея хорошего руководителя и при весьма неблагоприятных условиях, но храбро, против несравненно большей силы, дошедшей под конец, вероятно, до 127 000. К 2 часам битва была решена и отступление превращалось все более и более в бегство от энергичного преследования громадной силы. При Ауэрштедте положение было обратное: примерно 48 000 против 30 000 войск Даву. Сражение началось ранним утром, но целый ряд обстоятельств придал ему неблагоприятный оборот. В самую важную минуту фельдмаршал был ранен пулей и лишился зрения на оба глаза; этим прекратилось единство распоряжений. Отступление, на которое должны были решиться, произошло сносно, в порядке. При Бутельштедте, между Ауэрштедтом и Веймаром, наткнулись на остатки армии, потерпевшей поражение при Иене, и расстройство сделалось общим, а в следующие дни разбитая армия превратилась в разрозненную, безнадежную, расстроенную толпу.

Вряд ли возможно обычным образом высчитать число убитых, раненых, пленных и выбывших из строя; это двойное поражение — уничтожение армии, но вместе с тем нанесло смертельный удар и всему старому порядку вещей.

Очень скоро это несчастье распространилось до Одера и Вислы. На другой день после сражения сдался Эрфурт с 10 000 человек, лишь только завидели кавалерию корпуса Нея. Главная армия, то есть то, что осталось от главной армии, 40 000, которые князь Гогенлоэ сдержал или собрал, надеялись успокоиться и оправиться в Магдебург на Эльбе, но обманулись в этом (20 октября), так как ничто не было предусмотрено, и приказано было идти в Штетин на Одере. Но, преследуемые по пятам пылкими французами, расстроенные все новыми несчастьями, эти люди, за которыми гнались, понемногу потеряли всякое подобие войска и рассеялись. 25-го сдался Шпандау и французские войска, под командованием Даву, вступили в Берлин. 28-го французские войска настигли утомленные остатки главной армии пруссаков, которые не могли уже добраться до Штетина — намеченной ими цели.

Недалеко от Пренцлау, в Укермарке, сдался на капитуляцию князь Гогенлоэ, частью потому, что он не мог уже управлять людьми, частью обманутый Ланном и Мюратом, которые уверили его, что он окружен со всех сторон 100-тысячной армией. С проклятием сдали свои ружья солдаты, до смерти утомленные; их было еще 10 000 человек; их взяли военнопленными; офицеры отпущены на слово: когда князю говорили о его прежних победах, он отвечал грустно: «Моя слава кончается сегодня». На следующий день сложили оружие 4000 человек недалеко от Штетина, при Пазельваке; теперь не помог бы им и Штетин, где, после полудня того же дня, сдался на капитуляцию 81-летний инвалид, комендант Штетина, генерал Ромберг, как только к городу подъехали 800 гусар кавалерии Мюрата с несколькими пушками. С 20 000 человек генерал Блюхер достиг Мекленбурга и потом, теснимый французами, засел с Любеке. После ожесточенной борьбы с превосходящими силами Бернадота, он должен был с 8 тысячами человек согласиться на сдачу в Раткау, близ Любека: «Я сдаюсь потому, что у меня нет ни хлеба, ни боевых припасов», — приписал он под актом (7 ноября).

Наполеон по своему воспользовался своей добычей и победой: энергично, без стеснения, жестоко. В Веймаре он высказал свое негодование герцогу Карлу Августу, что он, как прусский генерал и немецкий князь, остается верным своим обязанностям и в эти тяжелые дни несчастья; в Галле он выразил свое недовольство на непочтительное поведение студентов, которые проявляли любопытство, а не страх или почтение, и взыскивая за то с университета, велел его закрыть; недоставало, чтобы он и профессоров прогнал. Герцога Брауншвейгского он обозвал «генералом Брауншвейгом» в своем бюллетене от 16-го и объявлял конец его династии; герцога Гессенского не спасло его запоздалое верноподданичество.

27 октября Наполеон торжественно вступил в Берлин. Там совершенно растерялись при получении известия о происшедшей катастрофе. Расклеенное по городу объявление губернатора Шуленбурга Кеперта уведомляло о том жителей: «Король проиграл сражение, первая обязанность граждан — спокойствие. Я умоляю о том всех граждан Берлина». Явились добровольцы, предлагавшие поступить в армию, им отказали. Штейн, один из немногих здравомыслящих, отослал в Кенигсберг кассу подведомственных ему учреждений, остальное оставлено было до времени. Повсюду выражали злорадное чувство удовольствия о поражении военного высокомерия, так широко распространившегося.

Въезд Наполеона I в Берлин в 1806 г. Гравюра работы Югеля с картины кисти Вольфа

Без малейшего затруднения французы овладели высшим управлением и принялись извлекать выгоды из сложившегося положения. Сигнал к грабежу и опустошению замков подал сам император, отправив шпагу Фридриха Великого в Париж и сняв «Победу» с Бранденбургских ворот. Зная человеческое ничтожество и понимая, как легко подкупается современное общественное мнение, он разыграл комедию великодушия; он без всякого повода предал князя Гатцфельда, известного сторонника французов, суду, состоящему из семи полковников, как над несчастным Пальмом, и потом послал его жене грамоту, доказывавшую мнимое преступление ее мужа, с предложением бросить ее в огонь, и сопровождая все это красивыми словами.

Но на этом несчастья не кончились. 1 ноября капитулировал без нужды в Кюстрине полковник Ингерслебен с 2400 человек. 11-го крепкий оплот на Эльбе — Магдебург, гордившийся своим прошлым, был передан Нею 73-летним инвалидом генералом Клейстом, некогда храбрым солдатом, даже без попытки к сопротивлению; имея 24 000 человек и 600 орудий, крепость сдалась Нею, у которого не было столько войск! Всюду действовал слух о близком мире, что было возможно, так как те же друзья мира — Гаугвиц, Калькрёйт, Лукезини — были советниками короля. Тотчас после сражения при Иене старались вступить в переговоры, но все разбивалось о высокомерие победителя, для которого мало было позора подчинения, заставлявшего короля унижаться, зная недостижимость и ненадежность всех мер к обороне; нужда короля делала победителя все требовательнее и со всяким успехом — притязательнее.