Заговор генералов

- Теперь Гучков не тот! Он изменился!

- Как это он вдруг изменился? Иль он свои московские дома на Тверской и на Мясницкой отдал беднякам? Или этот ваш Коновалов отказался от своего банка и от мануфактуры "Коновалов и сын"?..

- Граждане! Это голая демагогия! Нам нужно становиться на работу, нужно сообща защищать свободу, иначе нас расстреляют немцы!

- Да? А нам все равно: если не немцы нас расстреляют, то вы нас расстреляете. Не думайте, господа хорошие, что мы забыли Пресню! Не забыли! И дети, и внуки наши не забудут! Вот вы решили, что все закончено и дальше идти некуда и незачем. А мы считаем так: революция не закончена, пока все требования пролетариата не выполнены!

- Ваши требования будут удовлетворены. По мере возможности. Нельзя же все сразу. Это создаст анархию, граждане!

Карасева сменил другой. Интеллигент. Аккуратно стриженая бородка. Превосходно сшитый костюм. "Тоже из этих..." - подумал Феликс.

- Имеем ли мы, члены Исполнительного комитета, право заставить рабочих прекратить забастовку? - задал он риторический вопрос.

Дзержинский увидел: представители "общественных организаций" оживились. Один из них одобрительно кивнул: мол, имеете право!

- Нет, не имеем! - неожиданно сам же и ответил тот. - Забастовка важнейшее оружие пролетариата. О прекращении забастовки мы даже не будем говорить до тех пор, пока не будут выполнены наши требования. А именно: пока по примеру рабочего Совдепа не будет создан Совет солдатских депутатов, пока не будет вооружена милиция и пока оружие не будет передано в распоряжение Совдепа!

"Вот это требования!.." - воззрился на выступающего Феликс. Шепотом спросил у стоявшего рядом парня:

- Кто это выступает?

- Не знаю, как его зовут. Знаю - большевик.

- Мы согласны призвать к возобновлению работы только тех товарищей, которые заняты на предприятиях, связанных с обеспечением населения Москвы продовольствием, с обслуживанием городского водопровода, электростанций и транспорта, - решительно закончил оратор.

Посланцы "Комитета общественных организаций" удалились, как говорится, не солоно хлебавши. В перерыве Феликс подошел к выступавшему:

- Разрешите... Я - член Главного правления польской социал-демократической партии, был членом ЦК РСДРП. Я только что из тюрьмы. Ищу связи с комитетом.

- Как вас зовут, товарищ? - вгляделся в его лицо мужчина.

- Дзержинский.

- Как же, слышал! Очень рад. - Протянул узкую ладонь: - Ногин Виктор Павлович...

6

Паровоз с прицепленным к нему одним-единственным салон-вагоном на всех парах мчался из Питера в Псков.

Гучкову и Шульгину удалось выехать лишь потому, что никто из солдат выставленной Совдепом охраны на Варшавском вокзале не знал думцев в лицо, а начальник станции, предупрежденный комиссаром Бубликовым, выполнил приказания Родзянки.

На полпути к Луге, с поста какого-то разъезда, Гучков по железнодорожному телефону связался с Вырицей, с генерал-адъютантом Ивановым. Командующий карательной экспедицией сообщил, что с часу на час ожидает прибытия верных дивизий, чтобы без промедления двинуть их на столицу. Однако по чьему-то приказу из Питера на пути к городу разобрано полотно, а в самом его Георгиевском батальоне объявились "пропагаторы", призывающие солдат не повиноваться офицерам. "Как только подойдут надежные части, я наведу порядок - всех пропагаторов развешу по телеграфным столбам!" - заверил Николай Иудович.

Эмиссары Родзянки двинулись дальше. Но в самой Луге подозрительный одновагонный поезд окружили вооруженные повстанцы.

- Граждане! Товарищи! Мы везем Николаю повеления народной власти! собрал все свое красноречие и все новомодные слова педавпий представитель "черной сотни" Шульгип. - Если вы пас задержите, товарищи, это отразится на судьбе революции!

В подтверждение он потряс бумагами со штемпелями Временного комитета и Совдепа.

Удалось обмануть и этих.

В десять часов вечера паровоз остановился на перроне Псковского вокзала. Тут же, через две площадки пустынных платформ, стоял состав из пяти вагонов, поблескивающий в свете фонарей темно-синим лаком, бронзовыми царскими вензелями и латунными поручнями. Все окна его ярко светились. У каждого тамбура маячили часовые, а к одному, из вагонов была приставлена устланная ковром лестница.

- О вашем приезде уведомлены, - встретил их главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский. - Прошу, господа! - Он показал перчаткой в сторону императорского поезда.

- Предварительно нам хотелось бы обсудить положение с вами, генерал, оттягивая неотвратимое, сказал Гучков.

- Государь уже ждет вас, - отрицательно качнул головой Рузский.

Им ничего не оставалось, как сразу же приступить к своей миссии, хотя оба они трепетали от мысли о предстоящем: они привезли проект составленного Родзянкой манифеста об отречении Николая II в пользу сына, цесаревича Алексея.

Вот и вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенам. Канделябры. Мебель ампир. Ворсистый ковер. Высокомерный старик в свитском генеральском мундире - дряблые напудренные щеки, склеротические жилки, седой пушок на темени, министр двора и уделов граф Фредерике, - провозглашает:

- Государь император сейчас соизволят выйти.

В ту же секунду распахивается противоположная дверь. В проеме ее появляется невысокий мужчина в серой черкеске с Георгиевским крестом над гозырями. Холодный взгляд. Расчесанная борода, подстриженные усы. Оригинал миллионно размноженного изображения - на картинах, литографиях, лубках, серебряных рублях, золотых империалах. Царь.

У Шульгина и Гучкова подкашиваются ноги.

Николай молча, жестом приглашает их к маленькому будуарному столу с гнутыми резными ножками.

Первым за столик сел Николай. Рядом с ним - граф Фредерике, затем генерал-адъютант Рузский и начальник военно-походной канцелярии генерал-майор Нарышкин.

Гучкову и Шульгину указали на стулья у стены. Будто за столиком воссел трибунал, а они подсудимые. Оба опустились на пружинящие сиденья. Но Гучков тут же встал:

- Ваше величество! Мы приехали, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петрограде и вместе с тем посоветоваться о тех мерах, которые могли бы спасти положение...