Путин. В зеркале «Изборского клуба»

Я рад, что этот новый литературный скачок, новый прорыв пойдёт под знаком двухсотлетия высочайшего русского национального гения Михаила Юрьевича Лермонтова. Ему суждено указать дорогу и новым «Героям нашего времени», и новым вольным «Мцыри», и новым «Бородино». Юбилейный год его рождения опять станет знаковым для русской литературы. Да и для всей России тоже.

Не случайно же, одновременно, не сговариваясь, и Валентин Распутин размышляет об уроках русского, и Владимир Личутин выпускает книгу очерков «Уроки русского», и Сергей Алексеев издаёт свой замечательный двухтомник «Сорок уроков русского». Россия вслух заговорила о своей русскости. Но не в сугубо этническом ключе, а в традиционном для России всечеловеческом, державном смысле. Думаю, рано или поздно, и все народы, населяющие Россию, поймут, что в русском развитии и их спасение, и в их культуры неизбежно должен входить русский импульс. Национальное многоцветие всегда лишь обогащало русскую культуру.

Сейчас вся Россия находится на перевале. Сумеем перевалить — начнётся новый этап интенсивного развития. Не сумеем — с неизбежностью Россия начнёт разваливаться. Надо сделать всё, чтобы перевалить. И перевал удержать. Наш президент наконец-то начинает понимать, что одной армией и одними финансами перевал не преодолеть, нужны идеи, нужна идеология, нужна державная национальная литература.

На самом деле русская литература сегодня под знаком вопроса. Завершаются две мощные русские литературные традиции. С одной стороны, дай Бог живущим ныне писателям дожить и до 100 и до 150 лет, но как явление — мощная, классическая русская деревенская народная проза пришла к своему финалу. Русская традиция с деревенским ладом пришла к своему завершению. Но это же не означает конца самой России. С другой стороны, уходит в прошлое «большой стиль советской литературы». Та реально существовавшая явно талантливая советская литература, которую и сейчас ещё представляют такие писатели, как Юрий Бондарев, Владимир Бушин и даже Даниил Гранин, тоже завершается на наших глазах. Этим переломом воспользовались наши так называемые «катастрофисты», возникла «литература катастроф». Эти писатели утверждают, что весь мир и душа человека обречены на разрушение, на катастрофу. Известны имена лидеров этой «катастрофической» литературы: Владимир Сорокин, Людмила Улицкая, Татьяна Толстая, Дмитрий Быков и так далее. Но, к счастью, в последние годы в России происходит перелом не только в нашем государстве и в нашей политике, но и в нашей литературе. И явно набирает силу новая русская литература. Пусть это будет выражаться через новый стиль, пусть будет новая суперсовременная урбанистическая городская тематика, но это явно русские писатели и по своим этическим и эстетическим настроениям. Я бы назвал таких лидеров современной литературы, как Александр Проханов, Владимир Личутин, Юрий Поляков и Юрий Козлов, Алексей Иванов и Олег Павлов, Сергей Алексеев и Захар Прилепин, Сергей Шаргунов и Роман Сенчин, Вера Галактионова и Герман Садулаев…

Ощущение чего-то нового чувствовалось и на недавнем XIV съезде писателей. И на расширенном писательском собрании с участием президента. Они проходили как некие подготовительные мероприятия, съезды спасительного промежутка. Чиновники решали свои чиновничьи дела, но сами писатели, как гончие псы, нюхали воздух, чуяли наступление новой эпохи. Я-то считаю, идея встречи с писателями возникла на самом верху, потому что там наконец-то поняли: Россия на грани полного развала, никакой объединяющей идеи, никакого единства не только между народами, но и между русскими краями и областями. На моём родном Поморье заговорили о Поморской республике, в Сибири — о Сибирском царстве, казаки вспомнили про идею Казакии.

И это всё не фантазии, ещё лет десять-пятнадцать — и, если не произойдет перелом, Россия развалится по клочкам, никакие танки не помогут. У СССР была самая мощная в мире армия, но когда господствующая культура стала антисоветской, когда настроение народа определяли такие книги, как «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, «Остров Крым» Аксёнова, «Печальный детектив» Астафьева и даже чрезвычайно пессимистический «Пожар» Распутина, великая Держава рухнула. Не из-за экономики, что бы сейчас ни писали наши борзописцы, не из-за политики, а из-за изменения духа народа.

Никаких объединяющих идей государство само предложить не в состоянии. И это не писатели за подачкой должны тянуться к Путину, а Путин должен умолять писателей помочь России восстановить нашу духовную национальную культуру, нашу национальную русскую литературу.

Президент, говоря о литературе, подчеркнул: «После развала Союза все решили, что идеологические начала творческих союзов должны быть ликвидированы, и на самом деле правильно. Но вместе с водой, как в таких случаях говорят, и ребенка выплеснули, поддержка всем творческим союзам испарилась. Хотя её можно было бы деидеологизировать, но в каких-то формах сохранить…» Он даже не подумал, а возможна ли в любой стране, в любое время хоть одна яркая талантливая книга без идей? Белых, красных, зеленых, но идей. Идей авангардных и идей традиционалистских. Идей правых, и идей левых. С одной стороны, президент долгое время сохранял режим полной деидеологизации, унаследовав его от Ельцина, с другой стороны, он уже говорит: «Наша задача — привлечь особое внимание общества к отечественной литературе, сделать русскую литературу, русский язык мощным фактором идейного влияния России в мире…» Как можно оказывать идейное влияние в мире при отсутствии любых идеологий? Какая-то явная боязнь этого слова.

Один из самых ярких писателей новой русской прозы Олег Павлов тоскует об уходящей имперской прозе:

«В произведениях многих новейших беллетристов мы не найдём изображения действительности и даже одного реального лица нашего современника, как если бы и вправду от нашего мира и современности не осталось ничего, кроме космической пыли, пустоты. Это даже не тот наш мир, что запечатлён вблизи, хотя бы как кинокамерой, а виртуальный мультфильм. Во времена Империи писатель Фазиль Искандер сказал о том, что есть литература Дома и Кочевья. Теперь, после Империи, литература скитальцев сосуществует… с литературой пришельцев. Для кого-то, по чьей-то надобности эти пришельцы оказываются мессиями, что в скафандрах разнообразных модернистских «измов» посланы наподобие космонавтов исследовать нашенское «небытие». На деле ж такой тип — пришельца — тоже платит именно современности рабскую дань экзотикой: он пишет на русском языке родной культуры о том, что уж не родное ему, а будто б и чужое, о том, от чего осталось якобы одна пустота. Это тип «экзотического писателя» не в России, а из России, «а-ля рюс», господин Азиат в модерновом скафандре и с балалайкой под мышкой!

Возбудитель «экзотической» болезни — чувство неполноценности. Но что возмещает имперская экзотика в современной литературе? Утрату высокородной, величественной поэтики целого мира. Экзотическое в нашей литературе сегодня — это и есть разнородная космическая пыль некогда целого, осмысленного, блестящего мира Империи.

Однако ж на смену уходящему имперскому самосознанию в литературе после Империи неминуемо является самосознание национальное — и то русское, что осознано уже только как русское, возвращает утраченное родство с жизнью, ясное чувство родных пределов, осязаемую, немифическую родину. Ведь она, самобытность русская, вовсе не растворилась в имперском многоцветье. Да, был большой имперский стиль, но ведь была и есть этнопоэтика русской прозы. Существует, был и есть русский человек! А потому удивительно, когда это живое, этого человека, заставляют нас лицезреть в виде некоей виртуальной реальности, пустоты, где люди не люди — а виртуальные муляжи живых существ, где жизнь не жизнь — а разветвлённый надуманный мир виртуальной игры в сущее…»

Но время этой виртуальной, муляжной литературы, о которой пишет Олег Павлов, явно проходит, даже былые лидеры постмодернизма, откровенно игровые писатели, такие как Владимир Сорокин в «Теллурии» или Виктор Ерофеев в «Акимудах», при всей фантастичности повествования идут от русской социальной реальности. Не были бы столь известны фамилии этих писателей, их можно было вообще зачислить в ряды остросоциальных сатириков, издевающихся над пороками нашего перестроечного потребительского времени, пишущих злободневную обличающую карикатуру на власть и при этом традиционно размышляющих о русском мифе и о России.