Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

До обеда делал перевязки. Были и с простудными заболеваниями.

В ремонтной кошаре многие собрались на прослушивание выступления товарища Сталина. Побежал туда. Собралось много людей. Лейтенант Балашов установил радиоприемник на возвышенность и подкручивал там. Люди жадно пытались что-то разобрать. Раздавался спокойный с акцентом голос Сталина. Треск в приемнике и гул движка, который раздавался у дверей кошар, заглушал голос, и разобрать слова почти не удавалось.

Кто-то пытался комментировать, когда раздавались аплодисменты, на него набрасывались с руганью, кто-то призывал к тишине, и в результате возникал еще больший шум. Из доклада Сталина ничего не поняли. Надеялись днями узнать из газет.

Сегодня — 25-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, установившей советскую власть. Большой праздник для нашего народа. В часы такого тяжелого испытания хочется также отметить чем-то такой день. Мы оторваны от всего мира, от всех событий. Временно ушли «в подполье». И тем не менее… После завтрака построили весь личный состав в кошаре возле кухни. Командир роты Михайловский поздравил всех с 25-й годовщиной Октября, сказал, что наш народ в тяжелой борьбе отстаивает ее завоевания, и призвал нас выполнить долг, возложенный Родиной. С более подробным докладом выступил замполит роты Титов. Он закончил свое выступление здравицей в честь юбилея Октября, великого вождя Сталина и пожелал быстрейшей победы над врагом. Нас распустили. Каждый был предоставлен сам себе. Костя пошел справляться, как идет подготовка к праздничному обеду на квартире. Мне предстояло принести хлеб. Посоветовался с Манько — решили пригласить Саркисяна, Гена, Дьякова и старшину автовзвода «Крошку».

Решили для личного состава на первое сварить суп на мясном бульоне с макаронами и сушеным картофелем, а на второе кашу перловую с порциями отварного свежего мяса. На складе давно лежал ящик с пачками киселя.

Командир наказал мне, чтобы я тщательно проконтролировал приготовление пищи, чтобы не произошло ЧП в этот день. Очень строго меня предупредил.

Состоялся парад наших войск, и выступал перед воинами и всем советским народом товарищ Сталин. Москва жива, и страна жива, и сражается, и победит! Не сломать врагу наш народ, победа будет за нами! Эти слова великого и любимого вождя глубоко запали в наши души и вселяли надежду и уверенность в победу над врагом.

Командир роты, замполит Титов, Калмыков и Китайчик не обедали со всеми, ушли к себе в летучку, куда понесли им обед отдельно от всех. Туда же с флягой ходил старшина Николаев.

Наш узкий круг собрался вечером в медицинском пункте на праздничный ужин. Хозяин оказался довольно щедрым. Просидели до глубокой ночи.

Перепили. Вставать было трудно. Голову распирало, муторно на душе. Одно воспоминание о пище вызывало дрожь всего тела и тошноту. Надо было идти на кухню — снять пробу завтрака. Мало ли чего там за ночь наварили.

Видно, и повара пьянствовали. Дежурный должен был их поднять, раскачать. Но что они наварили? Вскочил, стал одеваться. На улице еще стояла ночь. На часах — седьмой час. Завтрак должен быть готов к семи.

Николай и Костя еще спали. Оделся и тихо вышел.

В роте оживление. У кухни собирались красноармейцы и почти все командиры. Кто курил, кто умывался в противоположном углу. Там всегда была вода в умывальнике-бачке и сделан отток наружу.

Прибыл в роту подполковник Иванов, и с командиром уехали в район складов. Одна кухня пыхтела, завтрак варился. Все шло нормально. Между собой гадали, что привело Иванова в такую рань. Что-то намечалось.

После завтрака все прояснилось. Бригада получает боекомплект снарядов, патронов и другого вооружения, горючее и смазочные материалы, продукты. Все это решено хранить в нашем районе, а для этого предстоит срочно оборудовать хранилища. После завтрака об этом известил нас подполковник Иванов. Командир роты поставил конкретную задачу. Итак, опять предстоят большие земляные работы, как и раньше, по ночам. Объем работ больший, чем уже был сделан за прошедшее время. Разрешили после обеда отдыхать, а после ужина до утра — работа. Я доукомплектовал санитарную сумку. А работать мне предстоит в составе хозвзвода.

Всю ночь работали. Копали хранилища в отрогах балки. Делали удобные подъездные пути для транспорта. Земля промерзала, дул хлесткий ветер со снегом и пылью. Костры не разводили. Сильно промерзли. К утру места земляных работ прикрыли маскировочными сетями. Несколько человек освободил от работ: фурункулез, ссадины на ладонях, грыжа паховая, водянка яичка. Большую часть ночи копал вместе со всеми.

Прибыл связист из штаба бригады с каким-то приказом к командиру роты. Единственное, что стало известно — наша бригада придана 51-й армии в качестве подвижного резерва. Наконец обрели хозяина, значит, и дело будет. Ясно стало, что и земляные работы неспроста.

Связист привез большое количество писем. Давно их ждали. Я получил три письма: два от матери и одно из Ленинграда от тетки Фаины. Они желали быстрейшей победы над врагом.

Царило оживление, обмен информацией. Были и грустные лица. Манько писем не получил. Он ушел от всех. Нашел его в кабине одной из машин — курил. Он — командир автовзвода — нарушал им же отданный приказ не курить возле машин в кошаре и нарушил наше пари о прекращении курения. Жаль, конечно, но его можно понять.

Я подошел к нему, молча пожал ему руку у локтя и пошел по своим делам.

После полуночи в район работ прибыл подполковник Иванов с еще одним подполковником — представителем армии, командир роты и политрук. Интересовались объемом сделанной работы. Самое печальное ожидало нас после завтрака. Они произвели осмотр наших транспортных машин, и представитель армии приказал снять шкуры, которыми утеплили кабины. Наши стали возражать. Они ушли от личного состава в летучку командира роты. Через какое-то время вызвали туда командира транспортного взвода Манько, и подполковник Иванов приказал ему сорвать шкуры и придать машинам первоначальный вид. Манько застыл, услышав об этом, затем пришел в себя, пытался протестовать, но получил приказ немедленно выполнять. Манько построил взвод и объявил шоферам о приказе зампотеха бригады. Люди молчали, стояли и не двигались с места. Команду «приступить к исполнению» никто не торопился выполнять.

Первым заговорил старшина «Крошка». Он заявил, что нельзя выполнять приказ. Дело к зиме идет, утеплили кабины, и вдруг все разрушать.

Тут разом заговорили все. Манько распустил всех и ушел из расположения взвода. Надеялся, что, может, все останется по-старому. Но не вышло. Его вызвал командир роты и строго спросил, почему не выполняется приказ.

Вернулся в расположение взвода, опять построил людей и попросил приступить к выполнению приказа. Сказал, что другого выхода не видит. И шоферы с болью в сердце стали срывать шкуры и оголять кабины, которые еще так недавно с трудом утепляли. Ночь впереди опять бессонная — предстоят земляные работы. Манько не приходил отдыхать. Расстроился. Занимался со взводом «приведением в порядок машин». Будто предстоял парад, а не боевые действия. Проявили заботу о внешнем виде машин во вред здоровью и настроению воинов. Как все это нелепо.

Всю ночь только и разговоров о шкурах. С таким трудом утепляли машины — и все разрушать. Жалели автотранспортников. А те не могли успокоиться, ругали подполковника Иванова, представителя армии. Поездили бы в открытых машинах, тогда бы и принимали решения. После завтрака пошел в транспортный взвод. Продолжали срывать шкуры из некоторых кабин. Федя Бяширов — инициатор с обивкой кабин шкурами — пристраивал снятые шкуры внутри кабины. Сзади и к потолку прикреплял где проволокой, где гвоздями, а с боков подвешивал на крючки. При начальстве легко можно их снимать.