Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.

Вторая система была предложена известным советским иранистом Б. Н. Заходером. Она основана на двух принципах: во-первых, на географическом (рассматривались авторы, жившие близ Каспийского моря и получавшие информацию со стороны Волги и Булгара), а во-вторых, на тематическом. Все сведения разных авторов о славянах и русах разбиты на 34 отдельные темы (типы: «пчеловодство», «погребальные обряды», «торговля» и т. п.). Порядок размещения тематических подборок в «Каспийском своде» — произволен [203]. Подобная система не исчерпывает всех возможностей анализа, но приводит в порядок разрозненные древние сведения, перекочевывавшие из сочинения в сочинение, и позволяет проследить литературную трансформацию того или иного сообщения на протяжении двух — четырех веков. Положительной чертой «Каспийского свода» является и то, что он дает полный перечень всех сведений (отобранных авторов) и тем самым предостерегает от выборочного пользования сочинениями восточных географов в качестве исторического источника.

Однако, несмотря на весь комплекс исследований, произведенных историками Руси и востоковедами, приложение данных восточных авторов к русской истории IX–X вв. не может быть в настоящее время признано безупречным.

В 1965 г. вышла в свет книга «Древнерусское государство и его международное значение», редакторы которой по поводу всех иностранных источников, послуживших основой книги, пишут: «Заново обработанные и критически проверенные, они помогают более полно, детально и правильно осветить остающиеся еще темными вопросы древнерусского государства, в том числе на ранних этапах его истории» [204]. Прямым продолжением востоковедческой части этой книги является диссертация Т. М. Калининой (защищена в 1976 г.), посвященная средневековым арабо-персидским источником о Руси [205]. Несмотря на то что авторы обеих работ хорошо представляли себе ту фальсификаторскую струю, которую стремился влить в науку норманизм, они все же остались под гипнозом норманистических построений в своих основных выводах. Особенно это сказывается на географической конкретизации восточных сведений. Пренебрегая тем, что ученые Халифата вплоть до середины X в. весьма смутно представляли себе северную зону Старого Света, авторы новейших работ о восточных источниках многократно пытаются убедить в том, что русов следует искать не на южной окраине славянского мира, а где-то далеко на севере: «Лесистая болотистая местность, а также предметы торговли (пушнина) заставляют искать страну русов где-то на севере Восточной Европы… Помещать остров русов на юге в области Азовского моря оснований нет» [206]. «Под русами, мне кажется, следует понимать какую-то часть населения северной части славянских и угро-финских областей Восточной Европы» [207]. Эти же постулаты принимает и Т. М. Калинина. Изложив результаты классификации восточных источников по разным школам, она во всех случаях как обязательный рефрен повторяет утверждение о связи русов с Севером:

1. «Итак, авторы школы Джейхани… дают общие указания на территориальную связь русов и части славян с народами Поволжья и Севера».

2. «Для «острова русов», упоминаемого авторами школы Джейхани конкретных географических указаний не имеется. Наиболее приемлемой представляется старая точка зрения о расположении «острова русов» в районе Новгорода — Старой Ладоги».

3. «Итак, авторы школы Балхи поселяют русов на территории северо-востока Европы».

4. По поводу знаменитого «Худуд ал-Алем» Т. М. Калинина пишет: «Отказываясь от определения конкретных географических названий, тем не менее можно заключить, что при известиях о русах речь идет о северо- востоке Европы».

5. «Конкретная информация большинства арабских географов посвящена главным образом северу древней Руси… Титул хакана, на который указывает ряд авторов, мог принять скорее глава северного (с центром, предположим, в Новгороде) племени…» [208].

Что касается славян, то у разбираемых авторов-востоковедов они почему-то сдвинуты к западу. Область ВАНТИТ, в которой давно видели землю вятичей, почему-то отождествлена Новосельцевым с Киевом, а Калининой — с балтийскими славянами; другим центром славянства первый автор считает город Хорват, «быть может, существовавший» и «бывший в VIII–IX вв. центром прикарпатского объединения славян» [209]. Три русских города, расположенное, по данным раннего персидского географа, на одной реке, Новосельцевым, по давней традиции, распределяются по всей Восточной Европе:

X «Куяба» — Киев (на Днепре, бассейн Черного моря);

«Славия» — Новгород (на Волхове, бассейн Балтики);

«Артания» — Белоозеро (у Шексны) и Ростов (у Которосли) — бассейн Каспия [210].

Такова та географическая канва, которая получилась у наших востоковедов 1960—1970-х годов. Она вполне приемлема для любого норма- ниста: перемещение круга знаний азиатских географов далеко на север, рождение русской государственности в Новгороде, средоточие 100000 русов в Старой Ладоге, второстепенное положение Киева, который до поры до времени якобы «не рассматривался как город русов» [211] и т. п. Норманист вполне мог бы вышить по этой канве свой узор с фигурой воинственного морехода, варяга-руса, покоряющего славян. Впрочем, и эта тема на канве намечена: «Русы рисуются как воинственный народ, проводящий значительную часть времени в войнах со своими соседями (славянами)». «Косвенным доказательством северного расположения страны русов…, является рассказ о нападении русов на славян на кораблях…» [212]. Последним штрихом является упоминание главы государства северорусов: «…Русский князь Олег лишь на рубеже IX и X вв. захватил Киев и объединил север и юг восточнославянских (и частично финно-угорских и балтийских) земель» [213].

Расставим точки над «і»: «Русский каганат» хронологически засвидетельствован источниками, как известно, с 839 г. Географически он, по мысли А. П. Новосельцева, размещался «на севере Восточной Европы» [214]. Следовательно, начало русской государственности, ставшей прежде всего известной восточным путешественникам, положено, по Новосельцеву, на севере, в Новгороде, и лишь спустя почти полвека русский князь присоединил славянский Киев к первоначальной северной Руси. Эту, давно знакомую по многим старым работам, картину дополняют длительные раздумья автора по поводу отнесения русов к славянам: иногда эпитет «славянские» сопровождается в скобках эпитетом «русские», но со знаком вопроса — «славянские (русские?)», иногда же автор уклоняется от ответа — «вопрос этот в настоящее время не может быть окончательно решен» [215].

Не будем придираться к отдельным погрешностям, нелогичностям, к субъективному возрождению лишь определенных старых гипотез. Дело обстоит значительно серьезнее: нам предстоит разобраться в дилемме — действительно ли убеждающая сила восточных источников так велика, что может вернуть науку на давние позиции норманизма, опровергая все то новое, что в свое время разрушило построения норманистов, или же перед нами только один из вариантов толкования восточных авторов, не имеющий права претендовать на полную безгрешность.

В связи с такой важной задачей мы должны прежде всего поставить вопрос об источниковедческой добротности современных востоковедческих построений. Он распадается на три части: во-первых, необходимо установить полноту использования восточных источников, во-вторых, проверить степень их историко-географической исследованности и, в-третьих, — степень соотнесенности их со всеми новейшими исследованиями в области истории Киевской Руси IX–XII вв., основанными на других видах источников.