Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мирово

Евреев вновь выгнали и заставили бросить на месте то немногое, что им удалось вывезти из Шедувы. На следующий день (5 мая) группа евреев, изгнанных сначала из своих домов, а потом и из первого пристанища, получила уведомление о том, что в течение шести часов они должны уйти еще дальше от линии фронта. Поскольку поездов им не предоставили, большинство из них пошло пешком в Поневеж ^{494}. Жители десятков еврейских городков и местечек Курляндской и Ковенской губерний прошли через подобные испытания в апреле и мае. Несомненно, до конца войны столь жестокие операции в районах расположения войск нередко повторялись, особенно в период отступления русских войск, которое длилось до октября 1915 г. ^{495}

Наиболее точные из ныне доступных документов о погромах были собраны Еврейским комитетом помощи жертвам войны, получавшим отчеты от своих представителей в общинах, подвергшихся насилию и выселению. Документы этого комитета полностью не сохранились, но те из них, что были опубликованы, как, впрочем, и неопубликованные, дают достаточно оснований для общей характеристики волны погромов, прокатившейся с апреля до конца октября 1915 г. по черте оседлости [153]. Сведения, приводимые далее, основаны на документированных сообщениях о 19 погромах в Виленской, 13 в Ковенской, 7 в Волынской и 15 в Минской губерниях. Из этих 54 выборочных случаев лишь трижды погромы начинались в отсутствие солдат. Очевидно, что практически всегда именно военные выступали инициаторами насилия. Точнее говоря, видимо, именно казачьи части спровоцировали практически все погромы. Более 80% отчетов свидетельствуют, что появление казаков в определенном районе было ключевым событием, побуждавшим местное население к погромам. В некоторых случаях при появлении в городе частей регулярной армии погромы не начинались в течение нескольких дней; однако стоило войти в город даже небольшому казачьему отряду, как сразу начинались грабежи и насилие. Данная схема была широко известна в прифронтовых районах, и в августе 1915 г. местные крестьяне, как правило, появлялись на окраинах еврейских поселений, когда разносился слух о появлении в данной местности казаков, даже если последние еще не начинали погрома. Насилие главным образом было связано с попытками вымогать у евреев деньги; изнасилования упоминались в каждом третьем отчете.

Погромы, описанные в этих документах, не всегда связаны с конкретными приказами о высылке евреев из затронутых отступлением районов. Казачьи офицеры часто пользовались своими правами по высылке евреев в целях грабежа. В некоторых случаях офицеры и казаки приказывали евреям покинуть свои дома в течение нескольких часов или даже минут, не давая им повозок для вывоза имущества, а также избивали и грабили их, пока те уходили. Отступление от официальной политики, стремящейся гарантировать государственную и общественную безопасность, и переход к неприкрытым грабежам и вымогательствам особенно отчетливо проявились в практике заложничества. Данная мера, введенная в качестве коллективной ответственности евреев за якобы имевший место шпионаж, зачастую использовалась просто как узаконенное вымогательство. Судя по отчетам с мест, офицеры (прежде всего казачьи) брали в «заложники» видных местных евреев и грозили убить их, если родственники или община не заплатят выкуп. В одном из случаев казачий офицер методично ходил от одного дома в городке к другому, беря в «заложники» почти каждого взрослого мужчину, пока не получал выкуп за освобождение каждого из них ^{496}.

Почти в каждом пятом отчете указывалось, что слухи о денежных кладах евреев служили побудительным мотивом к участию в погромах и для местного населения. Представление о том, что евреи хранили свои сбережения в золотых и серебряных рублях, в каком-то смысле было не лишено оснований. Принимая во внимание растущую инфляцию, и евреи, и христиане имели все основания держать свои сбережения по возможности в доступных драгоценных металлах и не менять их на быстро обесценивавшиеся бумажные банкноты ^{497}. Местные чиновники и газеты распространяли слухи о еврейских кладах, и, как следствие, некоторые погромы начинались после того, как казак, солдат или местный житель, зайдя в еврейскую лавку с целью обменять бумажные деньги на золотые монеты, получал отказ ^{498}. Таким образом, на всех прифронтовых территориях инфляция военного времени обострила отношения между евреями и христианами, которые и в довоенный период были достаточно напряженными. Это в первую очередь происходило в Польше, где еще до войны поляки под предводительством Национально-демократической партии Польши (Stronnictwo Narodowo-Demokratyczne) бойкотировали еврейские торговые предприятия. Схожие явления случались в Прибалтике, на Украине и в некоторых регионах России ^{499}.

Но существуют примеры и того, как местные крестьяне и горожане, солдаты и даже казаки защищали евреев от нападений. В тех случаях, когда военные власти давали понять, что насилие против евреев и их имущества не останется безнаказанным, погромов не случалось, причем даже тогда, когда возникал вопрос о золотых кладах и напряжение между евреями и христианами обострялось до предела. Показательный пример такого рода — ситуация в Риге, где генерал Е.Л. Радкевич успешно предотвратил погром, несмотря на напряженную антисемитскую атмосферу и многочисленные погромы в близлежащих районах вне зоны его полномочий ^{500}. Практически всегда схема возникновения погромов была одинаковой: только когда регулярные или казачьи части провоцировали насилие, тогда и местное население принимало в нем активное участие. Несмотря на это, тактика военных потворствовала участию гражданского населения в грабежах и массовых насилиях и тем самым способствовала ужесточению общей политики властей на затронутых погромами территориях.

Если высылка евреев почти всегда проводилась наиболее жестокими методами, то депортация немцев, иностранцев и других лиц редко была более щадящей [154]. К концу 1916 г. полиция была завалена сообщениями о том, что крестьяне вырубают леса на участках, принадлежавших немцам и вражеским подданным, грабят имущество высланных и распространяют слухи о готовящихся «больших беспорядках» против немецких фермеров ^{501}. Проблема массового насилия не исчерпала себя после Февральской революции и фактически приобрела еще больший масштаб, когда тысячи высланных российских подданных попытались вернуться в свои дома. Хотя Временное правительство сняло все ограничения подобного рода с российских подданных, военные власти продолжали препятствовать возвращению из мест высылок всех лиц еврейского, немецкого и татарского происхождения, а также блокировали попытки правительства разработать схемы возвращения имущества выселенцев. Армия делала все возможное, чтобы воспрепятствовать возвращению высланных российских подданных, и не выдавала никаких официальных разрешений на возвращение, но она не могла предотвратить и стихийное движение подобного рода, принявшее значительные масштабы [155]. Губернаторы докладывали, что когда ранее высланные немецкие колонисты, евреи и другие лица возвращались к местам проживания, то между ними и новыми владельцами их жилищ, земель и предприятий часто вспыхивали жестокие конфликты ^{502}. Например, с апреля по сентябрь 1917 г. МВД получило немало донесений о том, что большое количество ссыльных немцев «стихийно» возвращаются в свои дома на юго-западе страны. В некоторых случаях они выгоняли украинских беженцев, которых власти разместили на их землях в 1916 г. В других случаях новые владельцы успешно защищали свое недавно приобретенное имущество от бывших собственников. Местные власти откровенно не знали, что делать. Они оказались в патовой ситуации, созданной распоряжениями Временного правительства, восстанавливавшими ссыльных во всех правах, и противоположными приказами военных властей. В результате не было выработано никакой четкой политики, и жесткое противостояние, временами переходившее в насилие, продолжалось ^{503}. В этот конфликт оказались вовлечены и украинская Центральная Рада, и немецкие общественные организации, остро критиковавшие правительство за его неспособность занять твердую позицию по данному вопросу ^{504}. Насилие вспыхивало также в районах, куда ссылали вражеских подданных; один из самых значительных случаев — крупный погром мирных неприятельских подданных, который произошел в Вятке 24 апреля 1917 г. ^{505}