Колесница Джагарнаута

Уставшего, раздраженного медлительностью розысков, Мансурова мало интересовало все это. Он думал о злоключениях своего мальчика: "Даже травы пустыни вздыхают о нем... даже звери степные плачут".

Строфы эти вертелись настойчиво в мозгу. Несмотря на заверения губернатора о том, что мальчик жив, Алексей Иванович очень беспокоился, и мстительные мысли не оставляли его.

Да сгинет тот, кто не отвечает

Услугой за услугу

И нападением

за нападение.

Последние строфы четверостишия арабского поэта Али ибы Зейда, конечно, относились прежде всего к великому мюршиду, разрушившему покой семьи комбрига. Едва ли мюршид Абдул-ар-Раззак мог ждать приятного от встречи с ним.

- Великий сардар, - говорил о Мансурове моманд Бетаб, топорща свои длинные усы. - Благородный начальник! Золотой человек, но он с берега надежд упал в пучину отчаяния. Какая жена красавица! Какой сынок, истый маленький Рустем! Все было. Розы наслаждения смешались с шипами несчастья!

Немцы беседовали очень оживленно с Сахибом Джелялом. Они увивались вокруг него. Их потрясла его борода, его лицо бедуина-аравитянина, пышное восточное одеяние. Принимая его за высокопоставленного вельможу, они делились с ним своими планами. А когда к Сахибу Джелял начало стекаться население Балха во главе с чалмоносным духовенством, появились персидские гранатовые ковры, богатые дастарханы, ключевая вода со льдом и блюда с пловом, Мориц Бемм окончательно уверовал во всемогущество Сахиба Джеляла и принялся вербовать его в союзники. Он не отходил от него и с упорством маньяка твердил о завоевании Индостана победоносными армиями арийцев-германцев и звал Сахиба Джеляла повернуть в русло великого рейха азиатские страны. Он чуть ли не силой потащил по жаре и солнцепеку Сахиба Джеляла на соседнюю возвышенность и, показывая рукой вдаль, гудел:

- Вот здесь мы построим отель... Номера "люкс", горячая, холодная вода, теплые клозеты, бары, девчонки - комфорт в пустыне. А там подальше казармы для славных воинов, плацы, стадионы, бордели. Левый фланг обеспечим, чтобы армии спокойно через Герат двигались на юго-восток к берегам Инда. Балх - база, военный оплот от угрозы с севера...

- Плохая вода, лихорадка, - угрюмо заметил Сахиб Джелял. Он вспотел, изнемог от духоты. - Комары, мошки. После чингисовского погрома райский Балх обратился в ворота ада... Народ, мусульмане перебиты, многие вымерли. Уцелевшие - слабее камышинок...

- Ничего. Мы, немцы, отличные организаторы. Свойство высшей расы. Сгоним туземцев, восстановим ирригацию. Здешних дикарей заставим копать землю. Природную лень вышибем быстро. Край даст великому рейху дешевый хлопок, зерно, каракуль.

Всю дорогу до Меймене Мориц Бемм заносил какие-то цифры, пометки в записную книжку. Он прикидывал, где строить казармы, склады, офицерские отели. Расспрашивал, сколько в пустынных, нищенских селениях живет узбеков, хезарейцев, туркмен. Искренне возмущался варварскими методами земледелия.

- Завоеватели-пуштуны захватили земли. Сами помещики-пуштуны сосут соки из крестьян, ничего не давая взамен. Вечная история - завоеватели и рабы. Но и раба надо кормить.

В Меймене Мансурова ждало полное разочарование - ни джемшидов, ни великого мюршида не оказалось. Ржавыми прямоугольниками в лучах повернувшегося к холмам солнца чахли скудные посевы. Громады гор багровели в пыльном тумане. Земля звенела под копытами. Поля изнывали от сухости и навеянного каракумскими ветрами песка.

- Держу душу на ладонях, высокий господин, - лебезил выехавший их встречать уездный начальник, вихрастый, с хитрыми глазами пуштун. Он был полон усердия и готов ко всему, ибо он понял по-своему приказ губернатора и расшибался в лепешку. Службист, как и подобает полицейскому, действовал круто. - Проклятый мюршид вздумал бунтовать. Мятеж получился. Массовые убийства. Матери кричали так, что слышно было на небесах. Мерзавцев отправляли в мгновение ока в рай. Вы, господин сардар, человек военный, сами понимаете...

Но Мансуров отказывался понимать. Он помрачнел еще больше. У Алексея Ивановича не поворачивался язык задать главный вопрос. А уездный начальник со всей исполнительностью старого служаки спешил рапортовать:

- Сам проклятый мюршид учинил кровавый той и скрылся. Увез того мальчика, о котором их превосходительство господин губернатор прислал приказ. Ох, не сносить мне головы. Заступитесь, господин! Осел убежал и веревку унес! Проклятый!

Он со страхом поглядел на грозного Сахиба Джеляла, принимая его по меньшей мере за полномочного чиновника из самой столицы.

А усатый Бетаб разразился проклятиями. Из них самое мягкое сулило уездному начальнику жалкую смерть от черной оспы.

Так они и стояли у стен Меймене, на пустыре, загаженном конским и овечьим пометом, рваными, побуревшими обрывками одежды, поломанным оружием. Очевидно, именно здесь и происходила схватка, в которой нашли смерть ни в чем не повинные люди.

- Воды реки вспять не вернуть, - заговорил Сахиб Джелял. - Даже тысяча верных друзей не прибавят и волоска плешивому. Отрезанную голову к туловищу не приставишь. Этот уездный начальник, самый главный дурак среди уездных начальников, предпочитает лучше плохо сидеть на коне, чем красиво свалиться на землю. Ну-с, что скажешь, господин уездный начальник?

- Вох-вох! Вы меня поджариваете на огне стыда. Я клянусь, друг, вам. Увы, увы, я действительно, оказывается, дурак. Глупый друг способен причинить тысяче друзей тысячу неприятностей. Дурак поумнеет, когда белым станет ворон, перец сделается медом. Ругайте меня, бейте меня, не рапортуйте только их превосходительству. Жена, детки маленькие у нас...

- Где же мой сын?

Сколько раз за последний, полный отчаяния месяц Мансуров задавал этот вопрос и чиновникам, и пастухам, и имамам, и встречным путникам, и бродячим дервишам, чтобы услышать равнодушное: "Намедонам!" - "Не знаю!" Безнадежный вопрос - пустой ответ.

- И подумай сначала, уездный начальник, прежде чем ответить. Ударь себя ножом, если не будет больно, ударь меня.

Удивленно поднял брови пуштун, выпучил глаза. Не знал, что русский задаст ему вопрос на родном его пушту. И он сразу же проникся к этому великому, судя по шрамам на лице, воину великим уважением. Много ли надо, чтобы человек чуть ли не мгновенно превратился в преданного друга и покорного слугу. Казалось бы, ничтожное обстоятельство, если с тобой заговорили на родном языке, а оно иной раз стоит смерти и жизни.

- Великий сардар заговорил со мной как брат! - восторгался начальник уезда. - Великий сардар, наверно, из сынов Яфета имел предков! Откуда бы ему говорить по-нашему! Он великий воин и хороший человек!

Так, не прося и не заискивая, Мансуров приобрел вернейшего помощника, который оказал ему в дальнейших его поисках неоценимые услуги. И что самое главное, он предложил вместе с ним ехать к джемшидам.

Преисполненный спеси, начальник уезда крутил усы, гарцевал на своем вороном коне и представлял собой весьма живописную фигуру. Немцам, собиравшимся пуститься с ними в путь, он высокомерно заявил:

- У джемшидов кяфирам делать нечего. Джемшиды кяфирам отрезают головы. Они такие. Им ничего не стоит убить и взрослого мужчину, и маленького мальчика.

Спокойствие оставило Алексея Ивановича. Во рту у него пересохло, язык и горло сжимала спазма, он ничего не мог говорить. Он равнодушно слушал и не слушал, что говорят его спутники. Особенно изощрялся усатый моманд Бетаб. Он ехал на коне рядом с уездным начальником и, покручивая жгуты усов, внушал ему:

- Великий сардар, красный командир, предел мудрости. Знаниями он развлекается, науками питает свою душу. - И тут Бетаб запел песню момандов:

Прошел он пустыни и реки.

В пустыне он был змеей,

в реке рыбой.

Он прошел меж зубов кобры

и сквозь челюсти льва.

Не раз улыбалась ему в глаза смерть,

и он не испугался ее.

Великий сардар! Он ездит на шестидесяти конях, он загнал на своем боевом пути шестьдесят быстроногих, могучих скакунов. Его волосы приобрели цвет перьев кречета. Смотри, его волосы подобны цветом пеплу очага!