Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

Глава 29. Игра в открытую

Блокированная на Чантанге экспедиция в действительности регулярно сносилась с Лхасой по своим неофициальным каналам. Основная информация о положении дел в тибетской столице и о расстановке сил в правительстве Далай-ламы XIII поступала от так называемого монгольского посольства, которое возглавлял представитель ЦК ВКП(б) калмык Чапчаев и которое продолжало оставаться в Лхасе. Так, 2 декабря стало известно, что «монгольское посольство высылается в Ургу уртонами. Чапчаева называют русским. Про нас по дороге из Лхасы в Нагчу рассказывают, что пришло много русских и монголов» [231].

Через несколько дней доктор Рябинин запишет в дневник еще несколько любопытных строк: «Опять неожиданный вестник монгол, бежавший, по его словам, из Нагчу…Между прочим, сегодняшний вестник сообщил, что по дороге между Нагчу и Лхасой стоит много тибетских войск» [232].

Все странники, входящие в контакт с экспедицией, планомерно фиксировались полковником Кордашевским и 5 декабря он отметил: «Приехал очень подозрительный лама. Возможно, это беглец из монгольского посольства Чапчаева. Им привезено сведение, что тибетские войска сосредоточиваются между Нагчу и Лхасой, а в последнюю будто бы вошли англичане с артиллерией» [233].

Тибетский историк Шакамба сообщал о миссии Чапчаева следующее: «В 1927 году несколько бурят-монгольских монахов, предводительствуемые человеком по имени Цангпо [234], приближались к Лхасе со стороны Нагчу с двумя целями — поддержать дружественные отношения с правительством Тибета и одновременно воздействовать на него с помощью советских пропагандистских лозунгов. Коль скоро они успели проникнуть в Лхасу, Далай-лама удостоил их аудиенции. Однако во время этой встречи он не отступил ни на один шаг от симлского договора с Британией, условия которого строго запрещали всякие контакты с иностранными державами. В итоге просоветски настроенным бурятам не удалось добиться никаких реальных результатов» [235].

Знаменитый британский дипломат и разведчик сэр Чарльз Белл по-своему описывал пребывание посольства Чапчаева в столице Тибета: «В 1927 году партия монголов прибыла в Лхасу. Очевидно, они были агентами Советского Союза. Они раздали большую часть денег и сделали массу фотографий. Они сказали, что русские помогут Тибету оружием и людьми. «Британцы — говорили они — посылают только оружие, но мы пошлем и людей» Они оставались в Лхасе с весны 1927 года по декабрь того же года» [236].

Все, что касается миссии Чапчаева, заносится Кордашевским в дневник: «Получены сведения, что губернаторы, получив сведения о бунте находящегося в Нагчу монгольского посольства, повернули обратно» [237].

Несомненно, и Чарльз Белл и подполковник Бейли контактировали с Кордашевским и конспиративно посылали ему инструкции, ведь он обладал уникальной возможностью освещать события изнутри — из лагеря каравана. Но как только сотрудники экспедиции начали догадываться о роли Николая Викторовича, перед ним стал разыгрываться спектакль, главным героем которого стал всем известный англоман Николай Рерих. 9 января после встречи и перебранки с губернаторами крепости Нагча Николай Константинович разражается гневной тирадой с заламыванием рук. Весь этот пафос Ниагарой обрушивается на полковника: «Я отказываюсь понимать, так начал НКР, как губернаторы решились говорить так скверно об англичанах при иностранцах. Вполне официально и при свидетелях. И это в то время, когда Великобритания и Тибет находятся в отношениях «благоприятствующих» держав. Сколько помогли им англичане в дни китайской оккупации да помогают и теперь, так как только благодаря договору Англии с Китаем последний не наводняет своими войсками Тибет» [238].

Неизвестно, какой бардак творился в Лхасе, но неожиданно условия пребывания каравана на плато Чантанг резко изменились. Вначале миссии «Всемирного Союза Западных Буддистов» разрешили переехать в дом в одном из ближайших монастырей, а затем и вовсе в крепость Нагча. Все это время Рерих не оставлял попыток послать различные телеграммы то самому политическому резиденту Бейли с требованием содействия в движении каравана, то консулу США в Калькутту, то, наконец в американский сенат. Постоянные апелляции к Америке сделали свое дело, и это также отметил зоркий глаз Кордашевского: «Правительство Далай-ламы никак не хочет признавать в НКР посла западных буддистов и цитирует его как великого посла, почему-то американского парламента» [239]

Седьмого февраля экспедиция получила уведомление о том, что правительство Тибета все же разрешило каравану пройти в Сикким и даже предоставит для этого вьючных животных — яков, взамен павших от изнурительного похода, а главное— от истощения. При этом правительство Тибета позволяло миссии прибыть в Лхасу. Впрочем, Рерих в присутствии Кордашевского отказался от поездки в таинственный для европейцев город. Он и слышать о нем не желал. И смотреть-то на него не хотел. Да и что там было делать после всех мытарств, которым подвергся караван благодаря правительству Тибета. Нет, если ехать, то не в Лхасу, внушал Рерих Кордашевскому. Вопрос о посещении столицы Тибета продолжал волновать полковника, а когда 5 марта 1928 года караван вновь двинулся в путь, Лхаса не давала ему покоя — в случае захода в столицу Тибета Рерих наверняка имел бы аудиенцию у Далай-ламы. И тогда Кордашевский должен был заранее предупредить об этом Бейли и с его помощью изобличить Николая Константиновича.

«Между прочим касались вопроса о посещении нами Лхасы, которая от нас так близко и войти в которую не представляло бы особой трудности… и ставлю вопрос: желательно ли войти, вообще побывать там. Вообще Лхаса не входит в план нашего движения. И НКР говорит так: Вы же сами знаете, Лхаса ничего из себя не представляет, кроме свалки нечистот», — записывал с раздражением полковник [240].

И несколько дней спустя Рерих вновь парировал выпад настырного начальника охраны экспедиции.

«Сегодня так же выяснилось, что мы не получили маршрут Тенгринор — район Лхасы — Гианзе, исключительно потому, что НКР на этом пути совершенно не настаивал» [241].

Чтобы всегда иметь человека, который будет наблюдать за полковником, к нему в качестве слуги приставили вернувшегося из Лхасы тибетца Кончока, и тот мастерски выполнял свои обязанности. У полковника это вызывало скрытое раздражение, тем более что невоспитанный тибетец имел привычку появляться в самый неподходящий момент и мог увидеть некоторых «вестников», с которыми иногда встречался полковник. «Кончок, тибетец, приставленный ко мне для услуг, приносит в палатку чай» [242]. Ну и кроме того, Рерих неоднократно упоминал в разговорах с Николаем Викторовичем, что они вынуждены будут скоро расстаться — еще до прихода в Сикким, чем несколько озадачил Кордашевского. «Вечером НКР заходит ко мне в палатку и, поговорив, с улыбкой говорит — значит, скоро расстаемся. Но где? Когда?» [243] «Наша разлука близка» [244].

Возле крепости Сага-дзонг экспедиция разделилась. Раздел этот Рерих разъяснил Кордашевскому в соответствии с легендой. Караван якобы подошел к запретной для непосвященных зоне, охраняемой архатами. Доступ туда возможен уже не для всех. Там в священной долине, где расположена башня правителя Шамбалы, Рерих передаст возвращавшийся из Европы священный осколок, который из долины Шибочена везли в специальной шкатулке, прикрепленной на спине пони.