Улыбка Пол Пота

Переводчик. Он спрашивает, хотели бы вы попросить прощения за страдания, которые вы причинили?

Пол Пот (все еще со смятением на лице). Нет.

Дорога.

Замороженное кружение. Когда я был маленький, я думал, что дорога ведет из одного места в другое.

Что она начинается и заканчивается в определенных местах.

Позднее я понял, что это не так. Дорога ведет к новым дорогам. Все дороги взаимосвязаны. Они образуют большие круги. Круговороты. Если ехать достаточно долго, становится очевидно, что дорога ведет к себе самой.

В ОДНОЙ РУКЕ МОТЫГА, В ДРУГОЙ — ВИНТОВКА!

С балкона я вижу пномпеньский Олимпийский стадион. Спроектированный любимым архитектором Сианука Ванн Моливанном, это один из самых современных архитектурных объектов в Камбодже. Линии. Ритм, все дышит 1960-ми, все устремлено в будущее.

Разумеется, никогда и речи не шло о том, чтобы Камбоджа проводила у себя Олимпийские игры. Стадион построили целиком на собственные средства, без иностранного участия. Ради престижа. Сианук хотел показать миру, на что способна его страна.

Если фундамент держится на гордыне, остальное, пожалуй, можно называть как хочешь.

«Рассчитывай на собственные силы», как позднее выразился Пол Пот.

Вялое дуновение ветра. Жара на мгновение ослабевает. Внизу на улице автомеханики выправляют молотками вмятину на корпусе машины.

Говорят, что сразу после революции на Олимпийском стадионе казнили чиновников из правительства Лон Нола. В одной книге я нахожу фотографию Пол Пота на возвышении у трибун. Какое-то массовое мероприятие, какое именно, непонятно. Ничего подобного во времена Пол Пота почти не проводили. Ничего, что могло бы сравниться размахом с грандиозным открытием стадиона, устроенным Сиануком, с парадом и школьниками с флагами в руках.

Сейчас это место пришло в запустение. Оно оживает утром, с пяти до семи, и вечером, на закате, когда люди приходят сюда бегать по дорожкам и делать гимнастику.

Блестят золоченые украшения стадиона, и я понимаю, что поддался искушению. Образ Демократической Кампучии был так драматичен, так ужасен и сенсационен. Я пытался понять произошедшее, исходя из этого образа. И только все запутал.

Образ такой: коллективизированное общество, принудительный труд и массовые казни. Страна, построенная по коммунистическому образцу. Люди-роботы, бескомпромиссные и не испытывающие сочувствия.

Повсюду одинаковые черные одежды, одинаковые драконовские законы и одинаковые нечеловеческие условия.

Если всё — большой рациональный аппарат, то убийства и голод — это часть расчета. Равнодушие к человеческим страданиям тотально.

Что заставляет нескольких человек проводить такую политику? И как добиться от подчиненных выполнения замысла?

Рассказы, которые я слышу, плохо вписываются в этот трафарет. Они расползаются и противоречат друг другу. Я должен перевести свой взгляд на что-то другое. Ответы не заложены в этом образе, потому что его невозможно постичь. Он отражает ожидания, а не действительность.

Демократическая Кампучия была разделена на семь зон. Во главе каждой зоны стоял человек, который, по крайней мере поначалу, был доверенным лицом Пол Пота: Та Мок, Со Пхим, Ке Паук, Кой Тхуэн, Руэх Ним, Сон Сен и Вон Вет. Начальники зон имели немалую власть. Во время гражданской войны и до нее они почти не взаимодействовали друг с другом. Но имели неограниченные полномочия на местах.

В патерналистском обществе вроде Камбоджи, где личная лояльность считалась намного важнее законов и директив, это имело предсказуемые последствия. Этих людей можно считать местными военачальниками. В некоторых случаях даже предводителями кланов, как, например, Та Мок, который распределял все самые важные должности между своими родственниками.

Начальники зон занимались похожими вещами, но они вовсе не были отлиты по одной форме. Один из них учился в Париже, но большинство были старыми ветеранами Кхмер Иссарак. Уже тогда они прославились своей жестокостью.

Условия в разных частях страны тоже были разные. Жизнь на рисовых полях в центральной Камбодже разительно отличается от жизни в горах, заросших джунглями на востоке и западе. Решения центра в разных регионах воплощались по-разному.

Кроме того, информация искажалась по дороге. Ибо бытовало амбициозное мнение, что необразованные люди могут занимать руководящие должности. Многие из руководителей были неграмотны, и директивы передавались по ступеням иерархии устно. Вроде игры в «испорченный телефон», когда какие-то слова звучат громче, а какие-то выпадают совсем.

Основной революционный принцип заключался в том, что лучше сделать слишком много, чем слишком мало. Приказ «обезвредить богатых» мог от ступени к ступени истолковываться все более буквально.

Информация, поступавшая в центр с мест, тоже была не очень надежная. Существовал план, которого следовало придерживаться. Если план не выполнялся, местным лидерам грозило наказание. Поэтому данные на каждом этапе тщательно причесывались.

Потом они ложились в основу решений, принимаемых региональным или национальным руководством. Своего рода губительная цепная реакция.

Например: по плану коммуна должна произвести 300 тонн риса. Урожай собран, но составляет лишь 200 тонн. Значит, они потерпели неудачу. Признать это перед руководством они не смеют и поэтому сообщают, что урожай, как и ожидалось, составил 300 тонн. По региональным подсчетам, чтобы прокормить своих членов, данной коммуне требуется 150 тонн риса в год. Поскольку заявленный урожай вдвое покрывает личные нужды коммуны, то избыток, 150 тонн, приказывают направить в другие районы. Коммуне ничего не остается, как выполнить распоряжение. В результате на свои нужды у них остается лишь 50 тонн, то есть втрое меньше их реальной потребности. Далее: региональные власти констатируют, что коммуна с легкостью собрала 300 тонн риса, тем самым выполнив производственную задачу первого года. А значит, им есть куда расти. В следующем году им велят собрать 400 тонн. Крестьяне, несмотря на истощение, вынуждены работать еще больше.

Однозначность — это ошибочный путь. Учитывая, как сильны региональные и локальные различия. Северо-западная Камбоджа, вокруг Баттамбанга, считалась одной из самых трудных областей, и сюда были депортированы сотни тысяч людей, чтобы возделывать новые земли. Восточная Камбоджа, вокруг Кратеха, считалась одной из наименее затратных.

Но в Кратехе существовали коммуны, условия в которых были такие же невыносимые, как в Баттамбанге. И наоборот. Большинство моих собеседников рассказывают о голоде, но несколько человек говорят, что еды было предостаточно. Иногда даже работники соседних коммун жили в совершенно разных условиях, и одни голодали, а другие нет.

Восприятие тоже у всех разное. У крестьян конфисковали их семейные аграрные хозяйства, традиционные социальные структуры были уничтожены. Каждодневный труд становился все тяжелее, но по сути своей не изменился. Заметнее изменилась жизнь горожан. Современное урбанистическое общество потребления за одну ночь скатилось чуть ли не в каменный век, а они сами превратились в рабов-землепашцев.

При ближайшем рассмотрении образ распадается на разрозненные, непохожие фрагменты калейдоскопа.

Что же остается от однозначности? Революция, в которой центральная теория важнее местных предпосылок. Бескомпромиссность. Традиционное насилие, подогреваемое жестокостью гражданской войны.

Вот, пожалуй, и все.

Однозначность, двузначность, многозначность. Что есть причина, что следствие?

Как бы там ни было, я могу сказать только то, что Демократическая Кампучия — один из самых страшных, а возможно, самый страшный режим нашего времени. Сочетание немыслимой жестокости и, нередко, поразительной некомпетентности.