Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

По крайней мере в двух случаях произошло так, что советский террор уничтожил одну сестру, а немецкий – другую. Янина Довбор была единственной женщиной среди польских офицеров, арестованных советским режимом. Она любила приключения и еще девочкой научилась летать на дельтаплане и прыгать с парашютом. Она была первой в Европе женщиной, прыгавшей с пятиметровой высоты и выше. В 1939 году она прошла обучение как пилот и была зачислена в резерв Польских вооруженных сил. В сентябре 1939 года она была арестована СССР. Согласно одним материалам, ее самолет сбили немцы и она выпрыгнула с парашютом, но была арестована советской властью как польский младший лейтенант. Ее забрали в Осташков, а затем в Козельск. У нее была собственная комната, и она проводила время с товарищами по военной авиации, с которыми чувствовала себя в безопасности. Ее расстреляли в Катыни 21 или 22 апреля 1940 года и закопали в яме вместе с 4409 мужчинами. Ее младшая сестра Агнешка оставалась в немецкой зоне. Вместе с некоторыми друзьями она вступила в организацию сопротивления в конце 1939 года. Ее арестовали в апреле 1940 года, приблизительно в то время, когда ее сестра была расстреляна. Агнешку расстреляли в Пальмирском лесу 21 июня 1940 года. Обеих сестер похоронили в неглубоких могилах после фиктивного суда, обеих убили выстрелом в затылок [304].

Братьев Внуков, родом из области, которая некогда принадлежала центрально-восточной Польше, но теперь находилась довольно близко к немецко-советской границе, постигла такая же участь. Старший брат Болеслав был популистским политиком, которого избрали в парламент Польши. Якуб, младший брат, изучал фармакологию и конструировал противогазы. Оба женились в 1932 году, у обоих были дети. Якуб вместе с другими специалистами из его института был арестован советской властью и расстрелян в Катыни в апреле 1940 года. Болеслава же арестовали немцы в октябре 1939 года, отвезли в Люблинский замок и расстреляли в ходе «Акции АВ» 29 июня 1940 года. Он написал прощальную записку на носовом платке: «Я умираю за Родину с улыбкой на губах, но умираю невиновным» [305].

Весной и летом 1940 года немцы расширяли свою незначительную систему концентрационных лагерей, чтобы иметь возможность устрашать и эксплуатировать поляков. В конце апреля 1940 года Генрих Гиммлер посетил Варшаву и приказал, чтобы двадцать тысяч поляков поместили в концлагеря. По инициативе Эриха фон дем Бах-Зелевского, гиммлеровского комиссара по «германизации» Силезии, был построен новый концлагерь на месте бараков Польской армии недалеко от Кракова, в Освенциме, более известный по его немецкому названию Аушвиц. Когда «Акция АВ» подошла к завершению, узников больше не расстреливали, а отправляли в немецкие лагеря, очень часто в Аушвиц. Первая партия в Аушвиц состояла из польских политзаключенных из Кракова; их отослали 14 июня 1940 года и дали им номер 31-758. В июле партии польских политзаключенных отправляли в Заксенхаузен и Бухенвальд; в ноябре еще две партии – в Аушвиц. 15 августа начались массовые аресты в Варшаве, где сотни, а затем тысячи человек хватали на улицах города и отправляли в Аушвиц. В ноябре 1940 года лагерь стал местом уничтожения поляков. Примерно в это же время он привлек внимание инвесторов из «IG Farben» [306]. Аушвиц стал гигантским трудовым лагерем, весьма похожим на советскую модель, хотя его рабсила служила интересам немецких компаний, а не сталинской мечте о плановой индустриализации [307].

* * *

В отличие от немцев, ошибочно полагавших, что они истребили польский образованный класс в своей части Польши, советский режим в значительной мере действительно этого добился. В Генерал-губернаторстве польское сопротивление нарастало, а в Советском Союзе сеть была быстро разорвана, активисты – арестованы, сосланы, а иногда и расстреляны. Тем временем намечался новый вызов советской власти со стороны украинцев. Польша была родиной для примерно пяти миллионов украинцев, почти все из которых теперь жили в Советской Украине. Они не обязательно были довольны новым режимом. Украинские националисты, чьи организации нелегально действовали в довоенной Польше, знали, как работать в подполье. Теперь, когда Польши больше не существовало, фокус их усилий, естественно, сместился. Советская политика сделала часть местных украинцев восприимчивыми к идее национализма. Если некоторые украинские крестьяне вначале с радостью встречали советскую власть и ее подарки в виде наделов земли, то коллективизация быстро настроила их против режима [308].

Организация украинских националистов теперь начала предпринимать действия против институтов советской власти. У некоторых ведущих украинских националистов были межвоенные связи с немецкой военной разведкой и с разведывательной службой СС Рейнхарда Гейдриха – Службой безопасности (СД). Насколько Сталину было известно, некоторые из них все еще собирали разведданные для Берлина. Поэтому четвертая советская депортация с аннексированных территорий Восточной Польши затронула преимущественно украинцев. Первые две затрагивали в основном поляков, а третья – в основном евреев. Операция в мае 1941 года переместила 11 328 польских граждан, преимущественно украинцев, из Советской Западной Украины в спецпоселения. Самая последняя депортация, 19 июня, коснулась 22 353 польских граждан, большинство из которых были этническими поляками [309].

По воспоминаниям маленького польского мальчика из Бялостока, «они забрали нас под бомбами и был пожар, потому что люди начали гореть в вагонах». Германия неожиданно напала на Советский Союз 22 июня, и ее бомбардировщики догнали советские поезда с узниками. Около двух тысяч депортированных погибли в вагонах, став жертвами обоих режимов [310].

Зачищая свои новые земли, Сталин готовился к другой войне, но не верил, что она начнется так скоро.

* * *

Когда Германия неожиданно напала на Советский Союз 22 июня 1941 года, Польша и СССР вдруг превратились из врагов в союзников. Теперь каждый из них сражался с Германией. Тем не менее, ситуация была неловкой. За предыдущих два года советский режим репрессировал около полумиллиона польских граждан: около трехсот пятнадцати тысяч человек были депортированы, около одиннадцати тысяч арестованы, тридцать тысяч расстреляны и около двадцати пяти тысяч умерли в тюрьме. Польское правительство знало о депортациях, но не знало о расстрелах. Тем не менее, советские и польские власти начали формировать Польскую армию из сотен тысяч польских граждан, разбросанных теперь по советским тюрьмам, трудовым лагерям и спецпоселениям [311].

Польское высшее командование осознало, что исчезли несколько тысяч польских офицеров. Юзеф Чапски, польский офицер и артист, переживший заключение в Козельске, был откомандирован польским правительством в Москву с миссией найти пропавших людей, с которыми он был вместе в лагере. Человек трезвого ума, он, тем не менее, воспринимал свое задание как повеление свыше. У Польши теперь был второй шанс сразиться с Германией, и Чапски должен был найти офицеров, которые поведут людей в бой. Пока он ездил по Москве, ему на ум приходили строки из польской романтической поэзии – сначала глубоко мазохистическая мечтательность Юлиуша Словацкого, просившего Бога держать Польшу на кресте, пока она не окрепнет настолько, чтобы стоять самостоятельно. Затем, разговаривая с одним трогательно искренним поляком, Чапски вспомнил знаменитые строки из написанной в ссылке поэмы Циприана Норвида о тоске по родине: «По тем, чье да на да похоже, / А нет на нет, без светотени... / Тоскую, Боже...». Горожанин, утонченный человек из этнически смешанной семьи, Чапски находил утешение, воспринимая свою нацию через призму романтического идеализма [312].