«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Как видим, оба колхозника не обладали богатой антисоветской биографией. Их грехи с трудом умещаются в рамки приказа № 00447. Родственные связи, на которые упирало следствие, вообще к приказу отношения не имели. Чекисты вышли из положения очень просто — «доказали», что все пятеро являлись членами «первичной к-р. повстанческой ячейки». В конце сентября 1937 г. К. А. Анферов был расстрелян, а А. П. Гуляев получил 10 лет ИТЛ.

Казус Морилова

В 1936–1937 гг. кунгурский райотдел НКВД вел агентурную разработку под кодовым названием «Суслики». Информацию по этой разработке поставляли несколько секретных сотрудников, больше же всего старался некто «Марилов». В августе 1937 г. лица, находившиеся в разработке, были арестованы. Почти все они были жителями деревни Беркутово. Главным свидетелем по делу выступил их односельчанин, бывший красногвардеец, инвалид второй группы Т. С. Морилов. Основанием для ареста, помимо оперативных данных, послужили два доноса, написанные в июне того же года. Автором одного из доносов был все тот же бывший красногвардеец.

Морилов дал подробные показания на большинство из десяти арестованных, которые — с его слов — во время Гражданской войны были активными белогвардейцами. Картина, нарисованная Мориловым, была дополнена другими свидетелями, и на свет появилась очередная «к-p вредительская группа кулаков». Все арестованные получили по 10 лет лагерей.

В 1958 г. в период реабилитации был допрошен один из пострадавших по этому делу, а также несколько свидетелей. Все они рассказали несколько интересных подробностей о Т. С. Морилове.

В Беркутово Морилов приехал лишь в начале 1930-х гг. Поэтому источник его информации о белом прошлом местных жителей совсем не ясен. Он был очень беспокойным соседом. Любил выпить, причем за чужой счет. Пьяный бегал по деревне, кричал: «Посажу всех, если не поставите поллитра». Затевал драки. В колхозе почти не работал, хотя почему-то получал трудодни. По деревне ходили слухи, что он пишет доносы.

Однажды к Морилову с обыском нагрянула милиция (опустим причины обыска, они здесь не так важны). У бывшего красногвардейца были обнаружены документы, указывающие на то, что он служил в белой армии. Во-первых, удостоверение о праве «вылавливать партизан и советских работников», во-вторых, «благодарность за троих расстрелянных партизан от командования армии Колчака» [414].

В начале 1937 г. бывшего охотника за партизанами судили [415]. На суде выяснились другие биографические подробности. До приезда в Беркутово Морилов жил в нынешней Кировской области, состоял в партии. В 1931 г. его из ВКП(б) исключили за сокрытие фактов биографии. Выяснилось, что до революции он был стражником. После этого Морилов перерезал себе горло, однако его спасли.

Суд приговорил Морилова к 2 годам лишения свободы, но он «почему-то» наказание не отбывал. Вскоре после ареста «группы кулаков», Морилов «за плохую работу» был исключен из колхоза, уехал в Свердловск, где и умер.

Материалы дела, о котором мы пишем, показывают, что Т. С. Морилов и агент «Марилов», скорее всего, одно и то же лицо. Нам не известно, когда и при каких обстоятельствах началось его сотрудничество с НКВД. Важно, как нам кажется, обратить внимание на другое. Современные концепции и методы исторического анализа предполагают внимательное отношение к выявленным в процессе исследования казусам. «Всякий документ, даже самый аномальный, может быть помещен в некоторую серию. Более того: будучи адекватно проанализирован, он может пролить свет на более широкую серию документов», — утверждает известный итальянский историк Карло Гинзбург [416]. Что мы можем увидеть, проанализировав случай с Мориловым под таким углом зрения?

По всем признакам Морилов — потенциальная жертва приказа № 00447, — он не просто служил в белой армии, он был карателем. Однако этот факт никого не заинтересовал, и Морилов остался на свободе. И дело, на наш взгляд, вовсе не в том, что он был сексотом, — это для ГБ не являлось препятствием для ареста. Дело в том, что с его помощью можно было создавать групповые дела, а, следовательно, быстрее выполнять план. О групповых делах и пойдет речь в следующем разделе, но прежде еще одно замечание. На разобранном выше примере мы видим, что агент мог играть в конструировании дела сразу несколько ролей. Во-первых, свою роль источника, во-вторых, роль автора доносов и, в-третьих, открытую роль основного свидетеля. Подобные открытия заставляют более критично относиться к свидетельским показаниям как к источнику информации [417].

Групповые дела

Приказ № 00447 в Свердловской области был серьезно скорректирован местным руководителем НКВД Д. М. Дмитриевым. От подчиненных требовалось не просто найти и покарать врагов, но еще и выявить разветвленную повстанческую организацию.

Не все райотделы сразу смогли включиться в игру. Практиковались аресты одиночек без попыток расширить круг подозреваемых (например, дело Куляшовой). Кто-то пытался найти реальные факты — хотя бы в доносах — существования таких организаций. 2 августа 1937 г. на имя начальника Добрянского РО НКВД поступила докладная от подчиненного. В нем со ссылкой на парторга Чиркова [418] излагался компромат на бывшего председателя Таборского сельсовета А. Е. Ворошнина и ряд лиц, намеченных для ареста. В конце докладной сотрудник сообщает:

То ли энкавэдэшники искренне хотели найти «банду», то ли Чирков не понял, что от него хотят. Так или иначе, необходимого свидетельства они не получили. Следователь, правда, предпринял еще одну попытку. На допросе уже арестованному Ворошнину был задан вопрос — получал ли он задания от Головина [420]. Ворошнин ответил отрицательно, и эта тема больше не поднималась.

Аресты по делу Ворошнина шли с 5 августа по 6 сентября 1937 г. За это время добрянские чекисты, видимо, поняли, чего от них ждут наверху, и сконструировали «контрреволюционную повстанческую группу церковников» из 10 человек. Все было сделано почти как надо.

Почему «почти»? В деле не была указана связь с общеуральской повстанческой организацией. Группа получилась локальной.

Создание именно локальных контрреволюционных групп характерно для начального периода репрессий. Мы обнаружили их при анализе дел, проведенных в Добрянском, Верещагинском, Чердынском, Еловском, Ординском, Осинском и Кунгурском районах. Исключение составляли лишь районы Коми-Пермяцкого округа.

Как создавались локальные группы? Сотрудники НКВД старались выявить связи арестованного или намеченного к аресту. Соответствующие вопросы задавались и свидетелям и обвиняемым. Секретарь Таборского сельсовета Г. Д. Тарасов, например, на вопрос о его «близких связях» заявил, что по работе и совместной выпивке связан с председателем сельсовета А. Е. Ворошниным. Тема совместного употребления спиртного вообще часто встречается в протоколах допросов.

Другие варианты контактов, о которых часто идет речь в делах, — это родственные связи и принадлежность к церковному активу.

Высшим достижением сотрудников прикамских отделов НКВД было превращение связанных между собой граждан в «повстанческие ячейки» и «взводы» большой общеуральской организации. Наибольших успехов в этом направлении достигли работники ГБ Коми-Пермяцкого округа. Они подключали к общеуральской организации как локальные группы, так и отдельных граждан.