Как обуздать олигархов

«Друзья» из Антанты не желали чрезмерного усиления белых и серьезно тормозили их деятельность по укреплению тыла. Во время расширения зоны французской оккупации на Херсон и Николаев (1919 год) французы запретили устанавливать в этих городах белогвардейскую администрацию. В результате в том же самом Николаеве действовало пять «властных» структур, среди них — два совдепа — рабочих и солдат. Причем французы спешно эвакуировались при первой же опасности со стороны красных, имея трехкратное преимущество перед ними. В качестве «утешительного приза» беглецы прихватили русские военные суда и ценности госбанка.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА: КТО ВИНОВАТ?

Вокруг Гражданской войны, как, впрочем, и вокруг любого другого значимого исторического события, нагромождено огромное количество лжи и еще большее количество недомолвок. Особенно здесь выделяется вопрос о виновности разных политических субъектов: «Кто развязал войну?» На него отвечают по большей части неудовлетворительно, называя в качестве основных виновников то белых, то красных. В советское время, конечно же, в виновных ходили белые (причем неизменно уточнялась классовая природа Белого движения, которое якобы защищало интересы буржуазии и помещиков). Сегодня в виновных ходят в основном уже красные, которым зачастую приписывают элементарный садизм, объясняя гигантские исторические сдвиги сдвигами психологическими.

Между тем Гражданская война вряд ли была возможна, если бы не вмешательство внешних, иностранных сил, которые сыграли решающую роль в эскалации общенационального конфликта. Белое движение до лета 1918 года практически не пользовалось поддержкой и представляло собой некий национал-либеральный анклав на юге России. Идти воевать за этих «непредрешенцев», надеявшихся на новое Учредительное собрание, никто, в общем-то, не хотел. Одни не видели смысла воевать за белых демократов, многие из которых, такие как М. Алексеев, были ответственны за свержение монархии. Другие просто не желали рисковать во имя любых политических идеалов.

Как это ни покажется прискорбным для многих нынешних национал-романтиков, но действенной вооруженной оппозиции большевикам не было в течение полугода после их прихода к власти — за исключением горстки искренних патриотов-энтузиастов на Дону, которых воспринимали как чудаков. В мае 1918 года Добровольческая армия насчитывала тысячу офицеров и 5–7 тысяч солдат и казаков. Она не имела ни оружия, ни продовольствия. Но самое главное — ее почти никто не собирался поддерживать — даже большинство офицеров, бежавших на юг «от большевизма».

Предоставим слово А. И. Деникину, которому, как говорится, было видней: «Ростов поразил меня своей ненормальной жизнью. На главной улице, Садовой, полно фланирующей публики, среди которой масса строевого офицерства всех родов оружия и гвардии, в парадных формах и при саблях, но… без отличительных для добровольцев национальных шевронах на рукавах!.. На нас, добровольцев, как публика, так и „господа офицеры“ не обращали никакого внимания, как бы нас здесь и не было!».

Каковы же были причины подобного равнодушия? Это уже разговор особый. Очевидно, что в качестве главной причины надо назвать недоверие русских к либерализму. Мало кто хотел заполнять кадетским парламентаризмом вакуум, образовавшийся после крушения самодержавия. Большая часть нации склонилась к социализму, в разных его вариациях, поскольку он воспроизводил, пусть и в донельзя искаженной форме, религиозные идеалы братства и справедливости. Другая часть просто отказалась выбирать какую-либо версию (либеральную и социалистическую) модерна, она ушла в отчужденность от любых форм политики и государственности. (Что же до монархизма, то его лидеры, в большинстве своем, находились в некоей прострации и оказались неспособными сформулировать его задачи в новых исторических условиях.)

Поэтому вплоть до определенного момента белых поддерживали две группы лиц — либеральная интеллигенция и наиболее брутальные слои офицерства. Последние были равнодушны к самой политике, но их привлекло то, что кадетствующие либералы предложили наиболее радикальную версию антибольшевизма на тот момент. (Опять-таки повторимся, что крайне правые, монархисты, никакой силы тогда не представляли.)

К тому же весной 1918 год большевистский режим был готов на определенную либерализацию, которая должна была выражаться в компромиссе с городской буржуазией. Вообще в руководстве РСФСР всегда были течения, предлагавшие отказаться от немедленной социализации и задействовать частную инициативу. Типичным представителем подобных течений был В. П. Милютин, член Президиума Всероссийского совета народного хозяйства (ВСНХ), призывавший строить социализм в союзе с капиталистическими монополиями (предполагалась постепенное обобществление последних). Он выступал за то, чтобы произвести акционирование уже национализированных предприятий, оставив 50 % в руках государства, а остальное — вернуть капиталистам. (В конце 1918 года роль своеобразной оппозиции режиму стала играть коммунистическая фракция ВЦИК Советов, которая разработала проект полного восстановления свободной торговли.)

Сам Ленин этого плана вовсе не одобрял, но он не собирался и отказываться от идеи соглашения с буржуазии. Ильич выдвинул свою собственную версию компромисса. Он считал, что промышленные предприятия должны находиться под рабочим контролем, а непосредственное управление ими осуществляться бывшими владельцами и их специалистами. (Показательно, что к этому плану сразу же встали в оппозицию левые коммунисты и левые же эсеры, которые заговорили об экономическом Бресте большевизма.) В марте 1918 года Ленин даже написал статью «Очередные задачи Советской власти», призванную обосновать новый курс. В ней он призвал приостановить атаку на капитал и вступить в компромисс с буржуазией. Иными словами, наиболее дальновидные лидеры большевизма, в частности Ленин, предлагали начать нэп еще весной 1918 года. И если бы не Гражданская война, то мы имели бы совершенно иную историю социалистического строительства. Очевидно, что партия большевиков стала бы медленно эволюционировать в направлении более конструктивной версии социализма. И она бы выгодно отличалась от эсеровско-меньшевистского социал-либерализма за счет своей самобытности (власть Советов и т. д.). Возможно, что тогда в стране и победил бы социализм с русским лицом.

Но в мае 1918 года произошло восстание чехословацкого корпуса, которое привело к падению советской власти на огромных пространствах Поволжья, Сибири и Урала. Образование там антисоветских режимов сделало войну практически неизбежной, а также подтолкнуло большевиков на резкое ужесточение их политики. (В качестве обстоятельств такого ужесточения можно также назвать усиление левацкой группировки Я. М. Свердлова, который фактически узурпировал власть в течение лета — осени 1918 года.)

Здесь необходимо отметить, что восстание стало возможным только благодаря позиции Антанты, которая надеялась задействовать чехословацкие части в борьбе и с немцами, и с большевиками.

Еще в декабре 1917 года в Яссах (Румыния) военные представители союзников обсуждали возможность использовать чехословацкие части против большевиков. Англия склонялась именно к такому варианту, в то время как Франция все-таки считала необходимым ограничиться эвакуацией корпуса через Дальний Восток. Споры между французами и англичанами продолжались до 8 апреля 1918 года, когда в Париже союзники одобрили документ, в котором чехословацкий корпус рассматривался в качестве составной части войск интервентов в России. А 2 мая в Версале Ллойд Джордж, Клемансо, Орландо, генерал Блисс и граф Мицуока приняли «Ноту № 25», предписывающую чехословакам остаться в России и создавать Восточный фронт против немцев. Причем вскоре было решено использовать корпус для борьбы с большевиками. Таким образом, Антанта откровенно взяла курс на саботаж эвакуации чехословаков.

В советской историографии утверждалось, что западные демократии организовали мятеж корпуса в целях свержения власти большевиков. Это не совсем так. И правы те историки, которые обращают внимание на некоторые несообразности данной версии. В. Шамбаров пишет: «Выступи чехи раньше, пока корпус был в едином кулаке, они гораздо эффективнее могли бы двинуться из Пензы на Москву или пропахать дорогу на север к англичанам… Но первые эшелоны к моменту восстания оказались в Омске. Да, 40 тыс. штыков были по тому времени немалой силой. Но они растянулись более чем на 2000 км, были отрезаны друг от друга и расстояниями, и городами, и красными войсками… Восстание явно было стихийным, в целях самозащиты. И двинулись размещенные в Пензе чехословаки отнюдь не на Москву, а на восток…»