Немецкий орден

Возникнув в Средиземноморье, в мире крестовых походов, орден довольно быстро нашел себе применение вблизи тогдашнего жизненного ареала немцев. Но лишь когда резиденция великого магистра была перенесена из Венеции, где она находилась с момента падения Аккона (1291), в Мариенбург, орденское государство обрело свою гордую столицу. В 1308–1309 годах в результате войны бранденбургского маркграфа из Аскании ^{19} Вальдемара с Польшей ордену досталась Восточная Померания, или Помереллия, с Данцигом. Тогда сразу расширилась сфера внешнего влияния орденского государства, что сказалось и на его внутренней жизни. Теперь нижняя Висла уже не была западной границей, а выполняла свою естественную функцию, служа осью орденского государства, экономически подчиненной Данцигу и Торну. Приобретая Восточную Померанию, орденское государство уже не придерживалось исключительно миссионерской установки, и в действие в полной мере вступила естественная закономерность развития государства. Впрочем, она давала о себе знать еще во время завоевания Пруссии, все более и более проступая на фоне миссионерских задач.

В 1237 году Немецкий орден включил в свой состав Ливонский орден меченосцев, и на юго-восточном побережье Балтийского моря возникло немецкое государство, простиравшееся от Померании до Нарвы. В этом государстве росло население, процветали экономика и культура, и, набираясь сил, оно вступило в большую политику, что не могло не вызывать противоречий в отношениях с соседями. В 30-е годы XIV века они привели к войне с Польшей, но счастливым образом разрешились в 1343 году, когда польский король Казимир Великий навсегда отказался от Померании.

Экономические отношения также в конце концов заставили орден активизировать свою политику в Прибалтике. Прусская торговля опиралась на шесть расположенных здесь ганзейских городов, ведущим среди которых был, бесспорно, Данциг; немаловажную роль играли также Торн, Эльбинг ^{20} и Кенигсберг. Однако ганзейское право распространялось не только на сами ганзейские города, но и на все орденские земли. Пруссия стала житницей Европы. Помимо зерна, немаловажными предметами экспорта были янтарь, меха, мед, древесина, поташ. А ввозились, прежде всего, фламандские и английские ткани, которые являлись также предметом транзитной торговли. Так Пруссия начала торговать с Северной и Западной Европой, в том числе со Скандинавией, Англией, Испанией и Португалией, а в другом направлении ее торговые связи распространялись на Польшу и Восточную Европу, вплоть до Руси. Орден и сам участвовал в торговле наряду со своими наиболее крупными городами, для этих целей в Мариенбурге ^{21} и Кенигсберге даже были учреждены соответствующие конторы. Таким образом братья с выгодой употребляли значительные излишки сельскохозяйственного сырья, особенно зерна, получаемого от собственных производителей ордена, а также от крестьян в виде податей. Однако дух коммерции был опасен для природы ордена. К тому же, начав конкурировать с крупными ганзейскими городами, братья приобретали себе недругов в лице горожан, занимающихся внешней торговлей.

Но с точки зрения внешней политики эти торговые отношения вначале привели к тому, что — с согласия великого магистра, но под собственную политическую ответственность — прусские ганзейские города приняли участие в войне Ганзы с Данией, которая завершилась в 1370 году победоносным Штральзундским миром и возможностью контролировать пролив Зунд. Но поскольку за политикой ганзейских городов стоял орден, то в результате и сам он оказался на Балтийском море с оружием в руках. Желая покончить с пиратскими нападениями, в 1398 году Немецкий орден захватил остров Готланд. Это была не слишком длительная акция, однако и она показывает, как по мере роста орденское государство с необходимостью вынуждено было вступить на заманчивый, но опасный путь сильной внешней политики.

Традиционную борьбу против язычников братья продолжили в литовских войнах, которые начались, едва были усмирены прусские племена. Весь XIV век заполнен военными походами против жемайтов и вверх по течению Мемеля ^{22}, в сердце литовского государства. Как и во времена прусских войн, из Германии и других стран на подмогу прибывали крестоносцы, чтобы помочь братьям в борьбе с язычниками. Но как изменилась теперь сама сущность этих крестовых походов! Европейцы давно утратили пыл, свойственный крестоносцам прошлого. Князья и рыцари, прибывавшие теперь в Пруссию, чтобы выступить с орденским войском против литовцев, жаждали лишь рыцарских игрищ. Поход против язычников превращался в турнир, на котором и противник достоин был уважения, немыслимого прежде. Оруженосец, который хотел быть посвященным в рыцари более достославным образом, нежели во время мелких распрей у себя на родине, отправлялся в Пруссию. А такой правитель, как герцог Альбрехт III Австрийский, и вовсе прихватил с собой поэта, который должен был воспеть поход в стихах.

Вирши Петера Зухенвиртса весьма наглядно повествуют о блеске ордена, о тяготах перехода через дикую местность и о гордости юных рыцарей, которые приняли посвящение после весьма незначительного с военной точки зрения похода, хотя его стих и не говорит почти ничего о той серьезности, с которой орден должен был относиться к войнам с литовскими племенами. Братья нуждались не только в идеологическом оправдании своего существования. Они взяли на себя большую задачу — ослабить давление, оказываемое жемайтами на полосу земли между Пруссией и Ливонией, и расширить эту полосу, чтобы ливонское государство не было оторвано от прусского. Неудача этого замысла доказывает, насколько он был верен по сути. Осуществить эти планы посредством развития внешних и внутренних связей оказалось для ордена уже невозможным, и последствия этого до сегодняшнего времени ощущали прибалтийские немцы.

Интенсивная внешнеполитическая и торговая деятельность совпала с периодом максимального богатства. Поздним поколениям времена Винриха фон Книпроде казались величайшим расцветом ордена. На самом деле, блеск, озаривший Пруссию второй половины XIV века, кажется еще ярче на мрачном фоне поражения при Танненберге ^{23} и экономического и политического упадка времен войны с польско-литовской унией.

Орден достиг зрелости. Полтора века войн и трудов принесли братьям щедрый урожай. Орденские замки достигли художественного совершенства. Блеск и величие этого периода воплощает в себе Мариенбургский дворец великого магистра, который был достроен к концу XIV века. В счетах орденского казначея мы не можем не обратить внимания на имя зодчего Николауса Фелленштейна. Судя по всему, именно под его влиянием сложился внешний облик дворца великого магистра и других построек того времени. Но как в ордене не индивидуальное, а лишь община имела ценность, так и великие строители орденских замков, за редким исключением, оставались безымянными.

К концу века окончательно сформировались не только искусство или хозяйство ордена, но и его административная система. И хотя орденские чиновники вовсе не уходили каждый год в отставку, чтобы отчитаться за свою деятельность, как было предусмотрено статутами, однако любая смена должностных лиц предоставляла возможности для подробнейшего финансового отчета. О столь педантичном контроле долгов и наличности можно судить по финансовым и инвентаризационным отчетам, содержащимся в большом расходном журнале, позволяющем нам заглянуть в кухню и подвал, на двор и в хлев, в казну и в арсенал орденских замков. И повсюду обнаруживаем мы богатство, порядок и боевую мощь.

Ярчайшим образцом административного искусства являлось, пожалуй, центральное казначейское управление в Мариенбурге. Казначейские расписки представляют для нас исключительный интерес, раскрывая до мелочей жизнь резиденции великого магистра, но не затемняя при этом и существенный политический контекст. Например, в расписках фигурируют суммы, уплаченные в 1402 году за приобретение Новой Марки. По рассылке соколов во все европейские страны можно судить о размахе дипломатических связей, которые поддерживались с помощью относящихся к рыцарскому этикету подарков. Мы узнаем, из кого состоял двор великого магистра: слуги, скрипачи, придворный шут, в котором глава ордена нуждался в это время не меньше, чем какой-нибудь светский князь. Серебро, золото и янтарь превращались в церковные и мирские украшения. Но за этими скупыми и сухими строками банальных счетов из казначейской книги проглядывают блеск и величие великого государства, роскошь рыцарской жизни.