Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

1. Вначале было слово.

Это было не слово, а идея – как, собственно говоря, и подразумевалось тем первоисточником, из которого заимствованы слова заголовка. В данном случае идея принадлежала германскому кайзеру Вильгельму II и состояла в намерении радикального усиления немецкого военного флота. Она стала исходной точкой некоторой программы, которая первоначально была принята рейхстагом Германии в марте 1898 года в виде «Закона о флоте», предусматривавшего резкое усиление военного флота: в течение последующих шести лет должно было быть построено 11 эскадренных броненосцев, 5 больших броненосных крейсеров, 17 крейсеров с бронированной палубой и 63 миноносца – силы германского флота практически удваивались [25]. Эта программа была вызовом Великобритании, располагавшей безусловным мировым превосходством в военно-морских вооружениях.

Превосходство англичан воплощалось в поддержание принципа, нашедшего даже формальное выражение в английском законе 1889 года, согласно которому Великобритания считала необходимым иметь флот, превосходящий два сильнейших флота других держав [26]. Закон 1889 года не был в момент своего принятия никаким особым вызовом кому бы то ни было: он просто констатировал то соотношение сил, которое англичане и так старательно поддерживали со времен Трафальгарской битвы 1805 года, покончившей с амбициями французов – последних из числа наций, пытавшихся соперничать с англичанами на морях в течение предшествующих нескольких веков.

После Трафальгара превосходство англичан оставалось безоговорочным, хотя во второй половине XIX века бывали периоды, когда это могло было бы кое-кем поставлено под сомнение: в то время происходили подлинные научно-технические революции, в числе прочего до неузнаваемости изменившие качества боевых кораблей, и не ко всем этим преобразованиям Англия поспевала самой первой. Так, в течение нескольких лет после 1850 года Англия отставала от Франции по введению в строй паровых линейных кораблей, а в течение нескольких лет после 1858 года – от нее же по использованию брони на кораблях; в то время это вызвало немалую панику в кругах британских военных специалистов и через прессу выплеснулось на публику, что имело и практически позитивное значение: парламент живо отзывался на нужды собственного флота [27].

Позднее, однако, англичане постарались не так афишировать свои недостатки, имевшие порой немаловажное значение. С 1856 приблизительно по 1885 год английская корабельная артиллерия заведомо уступала по мощности снарядов, скорострельности, точности и дальности стрельбы, а также по надежности новейшим тогдашним артиллерийским системам других стран, в частности – пушкам Круппа, принятым на вооружение в русском флоте с 1867 года и производимым как в Германии, так и в России [28]. Технические дефекты тогдашнего британского флота стали много позже предметом исследований историков военной техники, но в то время, когда эти дефекты имели место, о них мало кто знал и, главное, никто не попытался использовать их для противодействия английской политике.

Ахиллесовы пяты британского флота никогда не вылезали на всеобщее обозрение в реальных военных конфликтах того времени: сам ход политических событий второй половины XIX века, в которых главную роль с почти постоянной удачей играли англичане, позволил им успешно пережить эти периоды относительного технического отставания без серьезных морских сражений и риска тяжелых военных и моральных потерь.

Внутри Англии, в чрезвычайно узком кругу ведущих политиков и военных, собственные недостатки сделались, однако, традиционным объектом неусыпных забот. Знаменательно притом, что уже в те времена общепризнанное безоговорочное превосходство британского флота стало отчасти умело создаваемым мифом и блефом, но об этом лучше всех знали сами англичане и старались окружать эту ситуацию плотной стеной завесы. Это оказалось самой охраняемой тайной Британской империи, по существу не раскрытой до настоящего времени – обратим на это внимание и запомним этот главный стержень британской практической политики!

В целом же колоссальные финансовые возможности империи и техническое превосходство английской промышленности позволяли достаточно быстро изживать огрехи собственных военно-морских экспертов, и престиж британского флота оставался неколебим. Закон 1889 года и был призван гарантировать исключение риска возобновления чего-либо подобного: подавляющее исходное преимущество британского флота должно было застраховать англичан от любых дальнейших попыток посягательств на их превосходство и обеспечить их запасом времени на необходимое перевооружение и преодоление тем самым любого новейшего технического преимущества любых их возможных соперников. Но в этом-то, как оказалось позднее, таилась еще одна опасность для британского флота: ведь производить перевооружение тем легче (и в техническом, и в финансовом отношении, и с учетом времени), чем меньше старого оружия. В случае радикальных технических изменений огромный флот становился не преимуществом, а обременительной обузой! Вот именно это и должно было произойти во второе пятилетие ХХ века, но об этом еще никто не догадывался в тот момент, когда Вильгельм II бросил свой вызов!

Вызов 1898 года был замахом не только на создание новейших военных кораблей, что вполне могло обеспечиться финансовой мощью быстро развивавшейся Германии, качеством выросшей в предшествующие годы германской промышленности и одаренностью немецких инженеров и рабочих, но и на количественный баланс сил, на что никак не могли посягать французы или русские в истекшие десятилетия.

Поначалу это было воспринято и в Англии, и почти во всем остальном мире достаточно иронически: к 1897 году по численности всех видов современных боевых кораблей Германия находилась где-то на четвертом-пятом месте в мире, а Англия превосходила ее в 4-5 раз [29], и даже удвоение мощи Германского флота в результате выполнения программы 1898 года не должно было бы создавать англичанам особых трудностей, но все же заставляло задуматься.

Еще большую иронию и, одновременно, тайную тревожную задумчивость вызывала личность главного инициатора этой затеи – самого Вильгельма II.

Шло время, прошел еще десяток лет, германская программа неоднократно модернизировалась, наращивалась и, главное, безупречно выполнялась. Ирония испарялась, а тревожная задумчивость усиливалась. Да задумчивостью дело уже никак ограничиваться не могло: Англии пришлось самой пересматривать собственные судостроительные программы, чтобы реагировать на возрастающую мощь германского флота, хотя о том, чтобы поставить превосходство англичан под сомнение, речи, казалось бы, еще и не шло. Но продолжение этой упорной гонки заставляло уже совсем всерьез задуматься о замыслах ее инициатора, особенно с учетом не совсем обычных человеческих качеств германского кайзера, упорно продолжавшего идти по пути, провозглашенному им самим в 1898 году.

Оглянемся и мы на начало его жизненного пути, проследим за его идейным возмужанием, а заодно выясним, как формировались взгляды и намерения и его союзников, и его врагов, а главное – кто и почему становился ему врагом.