Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945

К этому времени бомбежка усилилась настолько, что мне стало ясно — нужно побыстрее уйти с главной дороги, иначе меня ждет неминуемая гибель. Не имея возможности связаться с моими людьми в этой кровавой кутерьме, я лишь надеялся, что они поймут, что смогут спастись, только если бросят лошадей и орудия и попытаются самостоятельно выбраться из Фишгаузена.

Скользнув в какой-то переулок слева от меня, я пробежал два квартала и оказался на краю города. Когда я вышел к южной окраине, то свернул на запад и стал двигаться вперед по дороге, параллельной главному шоссе, которое находилось справа на расстоянии примерно 30 метров. Все так же стараясь держаться ближе к домам, я осторожно шел по местности, которая медленно поднималась вверх метрах в ста от гавани. Хотя бомбежка здесь была не такая интенсивная, как на шоссе, осколки все равно падали достаточно близко от меня.

Когда я достиг самого края города, то вернулся на центральную улицу Фишгаузена примерно в километре от того места, где я отошел от берега. В эту минуту в небе появился советский истребитель «Як», летевший к центру города. Приблизившись к главной дороге, он принялся огнем пулеметов поливать скопление немецких солдат и транспортных средств.

Заметив ряд траншей рядом с улицей, я мгновенно нырнул в одну из них. Вместо того чтобы залечь на дно полутораметрового окопа, я нашел удобное и относительно безопасное место, откуда смог наблюдать за происходящим. Мое неистребимое любопытство в те дни неизменно преобладало над чувством опасности.

Пилот «Яка», по всей видимости, заметивший меня, тут же изменил курс и полетел в моем направлении. Я почувствовал себя загипнотизированным яркими вспышками пулеметных очередей русского самолета, когда тот помчался в сторону моего окопа.

Пули со свистом впивались в землю передо мной, вздымая фонтанчики пыли, летевшей прямо мне в глаза. В лицо мне впилась пригоршня мелкой шрапнели. Когда «Як» с ревом пролетел прямо над моей головой, я вскрикнул от боли, отпрянул назад и повалился на дно траншеи.

Через секунду мозг принялся оценивать ситуацию. У меня явно было легкое ранение, но когда я открыл зажмуренные глаза, то ничего не увидел, одну только черноту. Я лихорадочно размышлял о том, что могло со мной случиться. Неужели я навсегда ослеп?

Прошло несколько тяжелых мрачных минут, прежде чем ко мне стало возвращаться зрение, правда, частично. Мои глаза были залеплены грязью и кровью, и я различал лишь смутные силуэты того, что окружало меня.

Выбравшись из окопа, я заковылял по главной улице, стараясь разглядеть происходящее сквозь дымку, застилавшую мой взор. Несмотря на непрекращающийся дождь снарядных осколков, несколько наших солдат пытались привести в негодность орудия, чтобы они не достались врагу.

Прошел всего час с тех пор, как я вошел в Фишгаузен, однако за это короткое время была почти полностью уничтожена немецкая армейская группировка «Земгалия». Зная, что захват города Красной Армией — дело решенное, я понимал, что сейчас нужно найти уцелевших солдат моей роты и ждать нового приказа начальства. Катастрофа в Фишгаузене означала конец многому, но в то же время стала началом моего удивительного спасения от русского плена.

Двигаясь на запад под огнем вражеских снарядов, я вскоре отыскал несколько своих солдат возле пустого блиндажа, в котором раньше хранились боеприпасы. Это было примерно в трех километрах от города.

Моя попытка отыскать подполковника Эбелинга едва не закончилась трагедией, потому что на то место, где я искал его, налетела эскадрилья русских бомбардировщиков. Я в последнюю секунду успел спрятаться в траншее, чудесным образом избежав нового ранения.

Минут через десять я, наконец, нашел Эбелинга, который пытался организовать новую линию обороны, чтобы остановить надвигающегося с востока неприятеля. Я получил достаточно иллюзорный приказ отправиться в Гамбург и войти в состав формирующейся там новой дивизии. Этот приказ давал мне возможность вернуться в центральную Германию, но также требовал от меня отправить уцелевших солдат моей роты в другую дивизию. Последнее было мне особенно неприятно и горько, потому что я знал, что их ждет неминуемая смерть или плен.

Два дня спустя, 18 апреля, под переменным артиллерийским огнем мы с гауптфельдфебелем Юхтером отправились на запад, в направлении Пиллау. Затем свернули на юг, к берегу Данцигской бухты, где сели на паром и переплыли в порт Хель.

Смерть Юхтера, наступившая через две с половиной недели в результате обстрела русской артиллерии, ускорила мое желание как можно быстрее переправиться на земли рейха. На следующий день я вместе со стрелковой частью из Силезии погрузился на борт немецкого эсминца, взявшего курс на запад. Те, кто не смог отплыть вместе с нами, попали в плен к русским.

Глава 17

Цена поражения

Май — июль 1945 года

— Герр обер-лейтенант, война окончена! — сообщил мне утром 9 мая какой-то моряк, заглянувший в мою каюту. Прошло всего несколько часов с того момента, как корабль покинул Хель.

Безоговорочная капитуляция Германии вступила в силу 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени, хотя фактически она началась еще несколько дней назад. 4 мая британское военное командование приняло капитуляцию всех немецких войск, находящихся в Голландии, северо-западной Германии и Дании. Официальная церемония состоялась в Вендиш-Эверне, где я когда-то проходил военную подготовку в тренировочном лагере.

В ночь на 4 мая гросс-адмирал Дениц с согласия британского командования приказал всем кораблям кригсмарине прибыть в порт Хель и к устью реки Вейксель близ Штутгофа. Им была поставлена задача эвакуировать всех немецких солдат и гражданских лиц на запад в кратчайшее время, которое оставалось до подписания акта об окончательной капитуляции. На последнем из таких кораблей, среди которых были эсминцы «Карл Гальстер» и «25», ночью 8 мая мы отчалили из Хеля. Мне удалось попасть на него благодаря чистой случайности, затесавшись к солдатам пехотного полка из Силезии.

Несмотря на то что утром 9 мая наш небольшой конвой находился все еще достаточно близко к территории, занятой частями Красной Армии, мы были настроены любой ценой избежать русского плена. Не обращая внимания на требования советских военных властей следовать в один из портов, находящихся под их контролем, командир нашего конвоя запросил инструкций у англичан. Те, помимо того, что позволили конвою следовать в Копенгаген, разрешили командиру оказать сопротивление всем попыткам заставить его изменить курс.

Наше нежелание выполнить приказ русских и отправиться в контролируемый ими порт привело к тому, что рано утром нас атаковало несколько советских патрульных катеров. Немецкие моряки ответили огнем оружия всех видов, которое было на борту эсминцев. Русские катера быстро отступили и скрылись в предрассветном тумане. Хотя я не видел самого боя, звуки перестрелки были хорошо слышны в моей каюте. Это был последний раз, когда я слышал орудийную стрельбу.

Много лет спустя подполковник Эбелинг рассказал мне, что эвакуировался примерно в то же самое время на буксире, тянувшем баржу, которая была переполнена двумя сотнями немецких солдат. В море неожиданно разразился шторм. Буксир остался цел, но те, кто находились на барже, утонули. Это была настоящая трагедия последних часов войны.

Когда наш эсминец прибыл в порт Копенгагена, нам приказали спуститься по сходням на пристань. На пропускном пункте нас ждали английские солдаты, которые тут же разоружили нас. Так мы стали военнопленными.

Еще находясь на борту корабля, я извлек из кармана свой «люгер» и вытащил из него ударник, который выбросил в море. Положив бесполезный отныне пистолет в кобуру, более надежную «астру» я спрятал в карман мундира, рассчитывая на то, что она когда-нибудь еще мне понадобится. Кроме того, я снял Железный крест 1-го класса и спрятал его в карман.