Дни минувшие (Исторические очерки)

Кроме типографии и газеты "Каспий" на русском языке, у тюрков здесь нет ничего, напоминающего о печати. Ни одной новой книги, произведения на тюркском языке. Если б я не увидел женской школы, открытой Тагиевым, я бы перечеркнул тюркское просвещение в Баку чёрной линией. Однако женская школа вселила в меня оптимизм. Открытая в такое время, в такой обстановке, школа столь обрадовала меня, что я, не в силах скрывать своих чувств, написал пространную статью и под псевдонимом "Защитник обездоленных" послал её в сборник "Сервети-фюнун", выходящий в Стамбуле.

Видно, статья эта обрадовала и деятелей стамбульской печати, потому что, помимо "Сервети-фюнунва и женского журнала, она была в точности перепечатана и всеми ежедневными газетами. Более того, эту статью и отклики на неб издали в виде книги, выразив таким образом свои братские чувства и удовлетворение.

Жаль, что, кроме этого очага просвещения, которое можно назвать чудом, в Баку не сделано ничего, заслуживающего внимания, в области народного образования и культуры.

Превращение Баку в большую производственную и торговую базу вселяло надежды на будущее. Капиталисты, движимые жаждой лёгкого обогащения, со всех сторон стекались сюда, одновременно привлекая в Баку тюркских интеллигентов, которые также искали более прибыльную работу. Среди них были люди, желавшие трудиться на ниве отечественного просвещения - открывать тюркские издательства, тюркские школы. Однако правительство остерегалось, что тюрки, просветившись, поймут требование новой жизни, постигнут запросы времени. Поэтому оно любыми путями стремилось убаюкать тюркское просвещение и пело ему лживые колыбельные. В этом смысле самым верным помощником и самым влиятельным слугой правительства, более даже чем русские чиновники, было мусульманское духовенство.

Я это наблюдал не только в Баку, но м в Ахалцихе, Гяндже, Шеки. Помнится, когда я учился в Шеки, шиитские и суннитские интеллигенты решили объединить школы, ученики которых принадлежали к этим двум направлениям ислама, сплотить их на культурном фронте. Однако правительство не могло спокойно наблюдать за этим движением нравственного и культурного возрождения народа. Оно перечеркнуло наш прогресс нашими же собственными руками.

Известный деятель духовного управления (речь идёт об Абдуррагиме-эфенди), в соответствии с тайным приказом из канцелярии наместника, под предлогом различия шиитов и суннитов, в корне пресек прогрессивное начинание. А ведь в Баку живут ещё более влиятельные члены духовного управления, чем в Шеки.

Как бы там ни было, Баку - сильная экономическая база, дающая свет многим странам, - был погружён во мрак и с точки зрения просвещения и культуры отставал от таких городов, как Тифлис, Гянджа, Шеки. Самые богатые миллионеры-тюрки, самые авторитетные ахунды, самые большие фанатики, самые опасные враги просвещения, первейшие предатели нации также живут именно здесь.

Я приехал в этот большой и богатый город с великими надеждами. Я надеялся увидеть здесь просветительское движение, которого не увидел в других городах. Однако после десятидневных поисков я, обескураженный вернулся назад. Потому что убедился: Тифлис пока является единственным центром просвещения для всех наций Кавказа..."

Школу Тагиева в 1913-м году превратили в учительскую семинарию для девушек-мусульманок. Гаджи Зейналабдин, помимо 150.000 рублей, положил на счёт школы ещё сто тысяч. Он собирался отдать семинарии и свой пассаж на Ольгинской. Но тут началась первая мировая война и помешала осуществлению его планов.

На выпускниц Александровской школы смотрели как на нечто необыкновенное. Образованные, раскрепощённые девушки действительно казались необыкновенными на фоне всеобщего засилья фанатизма и религиозных предрассудков. Они явились достойными поборницами отечественного просвещения, внесли весомый вклад в дело культурного возрождения и расцвета нации.

ПЕРВЫЙ СЪЕЗД УЧИТЕЛЕЙ-МУСУЛЬМАН КАВКАЗА. ( В некоторых источниках его называют съезд мусульманских учителей Азербайджана).

В мае 1906-го года на собрании просветительного общества "Ниджат" было решено созвать (в августе месяце) учительский съезд, в связи с чем создаётся комиссия в следующем составе: Гасан-бек Зардаби (Меликов), А.Агаев, Н.Нариманов, А.Джафарзаде, А.Эфендиев, Г.Махмудбеков, Г.М.Гаджибабабеков, М.Эфендиев. Начинается серьёзная подготовительная работа. Г.Зардаби посылает письма и корреспонденции в газету "Каспий", Н.Наримаиов - в "Хаят", А.Агаев - в "Иршад", определяя и уточняя цели и задачи съезда.

Председатель учредительной комиссии Нариман Нариманов работает в преддверии съезда без устали, пишет многочисленные статьей о проблемах школьного образования, а в день открытия публикует статью под названием "Сегодня".

15 августа 1906-го года, в 10 часов утра, в зале второй городской школы открылся съезд азербайджанских учителей. Коротким вступительным словом его открыл председатель учредительной комиссии Н.Нариманов. Г.Зардаби избирается председателем, Н. Нариманов - его заместителем, Фархад Агаев - секретарем съезда.

Съезд обсудил ряд важных проблем народного просвещения и образования: введение азербайджанского языка как обязательного предмета в начальных и средних русско-татарских школах, составление новых учебных программ, обсуждение единого метода, улучшение условий жизни и труда сельского учителя, перевод азербайджанского отделения Горийской семинарии в один из городов Азербайджана и развитие женского образования.

Старейший учитель Самед-бек Аджалов так рассказывал о причинах разногласия, обнаружившегося во время проведения съезда: "В Баку был инспектор просвещения по фамилии Ливицкий. Матёрый реакционер и ярый проводник русификаторской политики в школах. Он предписывал учителям: "Не вздумайте говорить на уроках по-татарски (по-азербайджански-М.С). Услышу хоть одно слово, выгоню. "Среди педагогов началось смятение: "Как же мы объясним маленьким детям смысл слов, которые произносим по-русски! Остаётся только лаять, произнеся слово "собака" или мяукать при слове "кошка"..."

Делегаты съезда решили пожаловаться наместнику Кавказа на инспектора Ливицкого и потребовать узаконения родного языка в качестве равноправного предмета обучения.

Составить текст телеграммы поручили председателю съезда. Г.Зардаби выполнил поручение делегатов, а на следующий день зачитывал текст на очередном заседании. Телеграмма заканчивалась следующими словами: "Съезд просит о справедливом разрешении вопроса". Нариман Нариманов запротестовал: "Съезд требует! Требует, а не просит".

Зардаби коротко ответил, что слово "требует" может не понравиться чиновникам, заправляющим в канцелярии наместника. Они положат телеграмму под сукно и вовсе не покажут наместнику. Скажут: кто вы такие, чтобы ещё требовать! И действительно, мы здесь с одним Ливицким справиться не можем, куда уж нам с наместником и с его свитой тягаться...

Завязался спор. Каждый настаивал на своей формулировке. В конце концов все делегаты съезда разделились на две группы. Решили проголосовать. Победило предложение Нариманова. Окрылённый победой, один из сторонников Нариманова, молодой учитель, воскликнул: "Прав не тот, кто старше, а тот, кто умнее".

Г.Зардаби покинул зал заседаний. Это случилось 21 августа.

О происшедшем на съезде узнал Гаджи Зейналабдин Тагиев. 22 августа он появился среди учителей. Между ним и Н.Наримановым произошло довольно резкое объяснение. Тагиев обратился к педагогам:"Ваше вчерашнее решение свидетельствует о том, что съездом руководят недальновидные люди, подобные Нариману Нариманову. Да знаете ли вы, кто такой Нариманов! У него в кармане нет ни гроша, и учится он на мои деньги. А сейчас он явился сюда и ведёт революционную пропаганду, пытается и вас сбить с пути истинного... Прошу вас, измените своё решение, потому что оно не принесет нашей нации ничего, кроме вреда".

В зале стояла тишина. Эта история, долго ещё служила пищей для разговоров не только среди педагогов - её живо обсуждали в широких кругах творческой интеллигенции.