Этническая история Беларуси XIX — начала XX века

Об этом в определенной степени свидетельствуют материалы однодневной переписи начальных школ 1911 г. Всего на территории Латвии было опрошено 109,6 тыс. учащихся. Дети крестьян (84,2 %) составляли подавляющее большинство из них, 13,4 % — дети мещан, 0,7 % — дворян. С точки зрения конфессиональной принадлежности большая часть учащихся были лютеранами (67,1 %), 11,5 % — православные, 4,9 % — староверы, 13,7 % — католики, 3,9 % — иудеи. В отличие от Беларуси, Украины и Литвы удельный вес численно доминирующей этнической группы — латышей среди учащихся (74,9 %) был выше, чем в структуре населения на 1897 г. (68,3 %), русских (8,8 % против 8,0 %) и поляков (3,2 % против 3,1 %) практически совпал, а белорусов (1,4 % против 4,1 %), немцев (5,7 % против 7,4 %) и евреев (3,3 % против 6,0 %) был значительно ниже. Еще более контрастными были показатели в городах, где латыши составляли почти половину (49,9 % при 38,3 % населения по переписи 1897 г.) учащихся, а немцы (15,4 % при 20,3 %), евреи (8,5 % при 14,8 %) и русские (13,5 % при 15,9 %) были представлены значительно слабее.

Аналогичные процессы были характерны и для эстонцев. В Эстонии в ходе однодневной переписи 1911 г. было опрошено 60,6 тыс. учащихся. Их сословная принадлежность в целом совпадала со структурой населения: 94,4 % были детьми крестьян, 4,7 % — мещан, 0,21 % — дворян, 0,05 % — духовенства, ОД % — купцов. Это же касается и конфессиональной принадлежности: 83.5 % были лютеранами, 15,5 % — православными. В Эстонии, так же как и в Латвии, удельный вес доминирующей этнической группы — эстонцев среди учащихся (93,4 %) был выше, чем вструктуре населения на 1897 г. (90,5 %), русских — примерно соответствовал (3,3 % по сравнению с 3,9 %), а немцев (2,2 % по сравнению с 3,4 %) — ниже. Так же как и в Латвии, в Эстонии особый интерес представляет ситуация в городах, где эстонцы составляли 80.5 % учащихся (по сравнению с 67,4 % населения городов в 1897 г.), а русские (5,5 % против 10,8 %) и немцы (11,6 % против 16.2 %) уступали свои позиции. Трудно сказать, означают ли эти данные об изменении этнических ориентации ранее германизированных и прорусски ориентированных эстонцев. Однако с полным основанием можно утверждать, что эстонцы (также как и латыши) не только успешно противостояли ассимиляции, но и в значительной степени укрепили свои позиции, особенно среди городского населения. По сведениям Т. Рауна эти процессы находили вполне реальное материальное воплощение: за период с 1871 по 1912 г. доля собственности, принадлежащей эстонцам в Таллине, возросла с 18.2 % до 68,8 % [380, с. 291].

Для этнической истории Словакии начала XX в. были характерны противоречивые тенденции. С одной стороны, явно возрастало давление мадьяризации: с 1900 по 1910 г. удельный вес словаков снизился с 60,8 % до 57,6 %, а к 1918 г. — до 50,0 %, в то же время доля венгров возросла с 27,2 % до 30,6 %, а к 1918 г. — до 36,0 % всего населения. В Братиславе доля словаков сократилась с 16,2 % в 1900 г. до 14,9 % в 1910 г., а венгров, наоборот, возросла с 30,5 % до 40,5 % [361, с. 23, 24]. Численность словацких школ с 1900 г. по 1913 г. сократилась почти в два раза: с 528 до 260 [401, с. 78].

С другой стороны, активизировалась словацкая политическая и культурная активность. В политической жизни все чаще участвовали католики, хотя протестанты по-прежнему составляли большинство. Так в 1913 г. из 200 лютеранских священников-словаков 95 были членами Словацкой национальной партии (47,5 %), а из 675 католических священников — только 26 (3,8 %) [361, с. 27]. Среди словацких писателей большинство (112 из 175) составляли священники, в том числе 2/3 были протестантами, 1/3 — католиками [361, с. 42]. В начале XX в. активизировалась и национально-направленная экономическая деятельность. В 1912 г. существовало уже 42 словацких банка, обладавших 10,0 % всех банковских депозитов Словакии. Заметно вырос объем публикаций на словацком языке, всего с 1901 по 1918 г. в свет вышло 2785 изданий. В 1918 г. выходило 10 словацких газет и журналов [361, с. 30, 41]. Вместе с тем усилия национальных активистов не находили значительного отклика среди большей части словацкого общества. По словам этнографа А. Юровски словацкие крестьяне относились к национальному движению с безразличием [361, с. 42]. На последних перед Первой мировой войной парламентских выборах только в 2 из 57 избирательных округов, в которых словаки составляли большинство населения, победили представители национального движения [401, с. 81].

Таким образом, в начале XX в. исторические пути народов Центрально-Восточной Европы в еще большей степени разошлись. Латыши и эстонцы уже представляли собой консолидированные нации, способные противостоять ассимиляции и готовые к решению кардинальных проблем своего существования. Относительно меньший уровень консолидированности и ассимиляционной устойчивости литовцев был компенсирован феноменальной активностью национальной интеллигенции. В то же время украинцы, словаки и белорусы оставались, исходя из терминологии К. Дойча, все еще на стадии «национальности», а потому в меньшей степени защищены от воздействия ассимиляции. Точнее будет сказать, что национальные движения этих народов вообще лишь в малой степени были способны предотвратить их втягивание в реализацию иноэтничных национальных проектов. В большей степени от тотальной ассимиляции их предохраняла цивили-зационная отсталость — отсутствие у политически и культурно доминирующих этнических групп эффективных средств довести до конца эту ассимиляцию.

Нахождение на стадии «национальности» украинцев, словаков и белорусов не означает идентичности уровня их национального развития. Если украинцы и, в меньшей степени, словаки достигли второго уровня фазы «Б» (по М. Гроху), то белорусы — только первого. Другими словами, если социальный резонанс украинского (в меньшей степени словацкого) движения и его массовая поддержка возрастали, то белорусское движение находилось только в начале пути к ним.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Девятнадцатый век стал веком пробуждения народов. Это проявилось в появлении интереса к языку, фольклору и историческому прошлому, формулировании идеи национальной общности, пропаганде ее при помощи периодической печати и, наконец, создании национальных политических организаций, ставящих своей задачей достижение определенной формы автономии, вплоть до создания собственного государства. Вместе с тем это была лишь «надводная часть айсберга». Формирование национальной общности включает в себя (и вызвано) масштабные глубинные изменения социальной структуры, экономической жизни, социализации и образования, политической активности, форм потребления культуры и в конечном итоге форм социального самосознания, включая этническое.

Белорусы стали одним из последних народов в Европе, вставшим на путь национальной консолидации, что, впрочем, характерно для всей восточной части Центрально-Восточной Европы. Причины такого отставания чрезвычайно многообразны. Перед тем, как обозначить его общий характер, остановимся на конкретных, если так можно выразиться, двусторонних случаях.

Так, отставание по сравнению с эстонцами обусловлено следующими факторами. Во-первых, значительно более высоким уровнем модернизации в Эстонии. Едва ли не самое большое значение имел чрезвычайно высокий уровень грамотности, почти поголовной среди взрослого населения. Не меньшую роль сыграло развитие вертикальной и горизонтальной социальной мобильности. Эстонцам, как никакому другому народу региона, удалось создать устойчивые многопоколенные городские сообщества, численно доминировавшие среди городского населения. Подчеркнем, что при этом уровень урбанизации Эстонии был сравнительно низок, крупных городов, а тем более индустриальных центров здесь не было. Развитие социальной мобильности привело к созданию не только интеллигенции массовых профессий, но высококвалифицированных интеллектуалов, способных выработать национальную идеологию. Следует подчеркнуть, что их круг был относительно немногочисленным. Отсюда следует вывод, что «критическая масса» интеллигенции для того, чтобы она стала национальной, может быть относительно небольшой. Во-вторых, быстрому развитию эстонского движения способствовала, редкая для этого региона, простота этносоциальной структуры. Очевидность противоречий между абсолютным большинством, которое составляли эстонцы, и немецким меньшинством позволила с легкостью выразить социальный конфликт в этнических понятиях. В-третьих, свою роль сыграла принадлежность большей части эстонцев к протестантизму, который в наибольшей степени из всех христианских конфессий был способен органично соединиться с национальной идеологией. В-четвертых, большое значение имел вдохновляющий пример национального развития этнически родственных финнов, в том числе и на самых ранних ступенях консолидации эстонцев. И, наконец, в-пятых, безусловно, сыграло свою роль этнолингвистическое своеобразие эстонцев, в определенной степени предохранявшее их от германизации и русификации.