Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

ГЛАВА XXI.

Первое применение новой тактики. — Провал заговора в Казанке. — Опять расправа, сигнал к новому подъему партизанства. — Набег на казанский белогвардейский гарнизон.

Итак мы остановили свое внимание прежде всего на Казанке. В это время с нами было всего лишь десятка три наиболее твердых и преданных партизан. После долгих обсуждений относительно того, как удобнее повести агитацию в казанском гарнизоне, решено было расположиться в корейских фанзах в полутора верстах от белого гарнизона и оттуда повести работу. Раздобыли пишущую машину и начали распространять прокламации; кстати нашелся один из товарищей, который когда-то служил в волостном правлении и научился там работать на машинке. «Издание» литературы шло однако очень медленно: наш машинист оказался таким мастером своего дела, с такой безжалостной жестокостью бил он по клавишам ветхой машинки, что каждый экземпляр воззвания отнимал по меньшей мере полдня упорного и изнурительного для него и нас труда, а машинка теряла значительную часть своего и без того недолгого уже века. Зато каждый готовый экземпляр воззвания встречал с нашей стороны особую заботу и любовь: мы стремились, чтобы он не пропал даром и обязательно был доставлен в руки солдат. Переотправку летучек наладили через крестьянку Дунаеву и ее дочь Гулькову. Почва для агитации оказалась очень благоприятной: гарнизон в своем большинстве состоял из мобилизованных крестьян, среди которых было не мало партизан из Забайкальской губернии и Сибири, где белогвардейцы и японцы вели такую же, как и у нас, борьбу с партотрядами. Желание услышать правдивое слово о революции, о положении на уральском фронте эти колчаковские солдаты проявляли тем, что с жадностью расхватывали наши воззвания и, тщательно скрываясь от офицеров, перечитывали их группами и в одиночку. В этих воззваниях мы указывали на победоносное наступление Красной армии на уральском фронте, на то, что интервенты под давлением этого наступления должны скоро начать эвакуироваться с Дальнего Востока, что недалек тот момент, когда мы столкнемся один на один с русской контр-революцией, которая, лишившись поддержки союзников, будет быстро сломлена, и что поэтому никаких шансов на победу у Колчака теперь уже нет. Всем открытым врагам советской власти и идущим за ними солдатам объявлялось, что с ними революционная власть вынуждена будет поступить по всей строгости своих законов, а те, которые согласятся перейти на нашу сторону, будут нами приняты как братья. В результате нашей агитации в казанском гарнизоне образовалась небольшая организация, которая решила последовать нашему совету. Во главе этой организации стояли солдаты: Макшимас, Щелкунов, Непомнящий, Олеев, Свинцов и другие. Эта «заговорщическая» группа имела впрочем свою историю: сначала она состояла всего, кажется, из двух товарищей, и уже потом в нее вошли остальные. Руководители этого предприятия были неопытными молодыми парнями, правда хорошо осведомленными о настроении гарнизона, но не имевшими понятия о том, как приступить к организации такого сложного дела, как восстание. Они отражали собой все положительные и отрицательные стороны солдатской массы. 2-го сентября, пользуясь помощью Дунаевой и Гульковой, двое из них, тт. Макшимас и Непомнящий, заранее условившись с нами, прибыли на переговоры. Свидание состоялось около корейских фанз, в двух верстах от места расположения гарнизона. Солдаты прежде всего интересовались количеством наших сил, вооружением, продовольственным вопросом: они беспокоились о том, что, если партизаны окажутся слабыми и не смогут дать отпор противнику в тот момент, когда офицеры предпримут наступление с целью разделаться с восставшими, то гибель всех, кто пойдет за «заговорщиками», будет неизбежной. Вообще они проявляли крайнюю нерешительность. С нашей стороны вел переговоры Гоголев (Титов), явившийся с десятком партизан. Видя такое настроение своих друзей, Гоголев, чтобы подбодрить их, решил пойти на хитрость и заявил, что численно партизаны очень сильны, что активность противника нами будет подавлена в нужный момент, что вооружение у нас прекрасное, словом — уверил солдатскую делегацию в том, что они могут быть спокойны за свое дело.

Уже с первых своих шагов солдатская организация подчинила себя нашему руководству; естественно поэтому, что последующие промахи зависели также от нас. План восстания нами был выработан следующий. В определенный срок партизаны окружают со всех сторон гарнизон, преследуя задачи: 1) оказать вооруженную поддержку восстанию и 2) не выпустить живым из деревни ни одного «защитника отечества». В первую очередь должны быть захвачены пулеметы, уничтожен штаб и разоружены колеблющиеся части. Для того чтобы меньше было жертв, верные нам солдаты за 15 минут до восстания, в 1 ч. 45 м. ночи, должны были приколоть штыками (выстрелы могли преждевременно насторожить офицеров) начальника пулеметной команды поручика Фролова и командиров рот, вследствие чего части остались бы без руководства. В 2 часа ночи должно было произойти выполнение задания по истреблению штаба и одновременно выступление на площадь всего гарнизона, который в этот момент должен быть окружен партизанами и сдаться без боя. Для согласования отдельных деталей этого плана 8-го сентября мы вновь собрались с представителями гарнизона. Прибывший Макшимас, Олеев и Непомнящий заявили, что они вполне готовы для восстания: пулеметная команда в лице ее первых номеров, т. е. самая важная, пожалуй решающая часть ее — на нашей стороне; в ротах солдаты тоже охвачены организацией примерно на половину, — следовательно, дело только за нами. Все три товарища, согласившись с нашим планом, еще раз подтвердили, что центром тяжести восстания должно явиться выступление самих колчаковских солдат, которые даже настаивают на том, чтобы мы им предоставили возможность одним разделаться со своими офицерами и тем искупить свою вину перед трудящимися; роль же партизан сводилась больше к психологическому воздействию на колеблющихся, и активное их вмешательство в дело могло произойти лишь при неблагоприятном повороте событий. Мы согласились на такую для себя роль по двум соображениям: во-первых, мы не располагали в тот момент даже полусотней штыков, — следовательно, претендовать на первую скрипку в открытом бою с врагом едва ли было бы разумным; во-вторых, не было у нас достаточной уверенности в том, что нетерпеливые уверения заговорщиков о готовности гарнизона к выступлению отвечали действительности. На восстание мы все-таки решились в силу того, что даже провал наших планов мог принести больше пользы, нежели вреда.

Итак решено было выступать 11 сентября в 2 часа ночи. Мы собрали разбросанных по зимовьям (базам) партизан и с вечера заняли корейские фанзы вблизи Казанки. В 1 час ночи с нашей стороны все было готово. Для удобства сношений с солдатами и руководства делом партизанский штаб обосновался в густом кустарнике в 8—10 шагах от избы крестьянина, где находился штаб белых. Все шло точно по плану и обещало хорошие результаты. Примерно за 20 минут до условленного срока к нам, пробираясь между часовыми, подошел т. Макшимас, чтобы получить от нас револьвер и гранаты (на него была возложена обязанность взорвать штаб белого гарнизона). Макшимас нам рассказал, что командиры рот и пулеметной команды до сих пор еще не «прикончены», так как «исполнителей», как на грех, разослали офицеры с разными поручениями по деревне, но что через минуты 2—5 они должны вернуться в роту и тогда сделают свое дело. В таком случае ничто не должно задерживать нас. Макшимас получил от нас 3 гранаты и револьвер и, пожаловавшись на то, что не достаточно знает систему револьвера «Кольт», который ему выдали, быстро направился к избе крестьянина Беньзика, где размещались офицеры и начальник гарнизона полковник Высоцкий. Затаив дыхание, мы ожидали взрыва гранат. После того как т. Макшимас оставил нас, послышался тихий (вполголоса) окрик: «стой». Мы сначала не обратили на это внимания, предполагая, что окрик принадлежит помощникам Макшимаса. Однако проходит пять минут… шесть… семь… срок достаточный, но взрыва не слышно. Мы начинаем теряться в догадках. Вдруг ночная тишина резко нарушается. Со всех сторон по нашим цепям открывается бешеная стрельба. Партизаны не выдерживают и, отстреливаясь, начинают отступать. Партизанский штаб с 5—8 бойцами оказался в чрезвычайно опасном положении: близость расположения белых и невозможность отойти назад (сзади протекала глубокая река) делали попытку к отступлению почти невозможной. Через полчаса стрельба стала стихать, и эта группа партизан со штабом решила воспользоваться наступившим затишьем, чтобы занять удобную позицию и получить возможность ускользнуть живыми из опасности; и они бросились во фланг колчаковцам. Эта попытка удалась, и дальнейшая стрельба не могла причинить им существенного вреда. Вскоре к нам прибежал один из заговорщиков т. Олеев и рассказал о непонятном для нас исходе заговора.