Города Северо-восточной Руси XIV-XV веков

Не без участия горожан происходили события в Нижнем Новгороде в 1392 г., связанные с переходом Нижегородского княжества под власть Москвы. По звону колоколов «снидеся весь град», и старейший боярин Василий Румянец объявил о переходе бояр на службу московскому князю. Очевидно, что созыв городского населения был нужен боярам для поддержки своих действий. Перед нами, видимо, нечто вроде вечевого собрания. В 1399 г. после трехдневной битвы нижегородцы «взяша мир» и впустили в город князя Семена Суздальского, осаждавшего Нижний Новгород вместе с татарами. При этом татары поклялись, что не тронут города. Когда они нарушили это обещание, князю Семену пришлось держать ответ перед горожанами. Летопись не говорит, в какой форме это происходило.

Активность горожан проявилась в далеком Устюге. В 1393 г. новгородский воевода Яков Прокофьев, гонясь за изменившим Новгороду неким Анфалом, подступил к Устюгу и «рече князю и гражаном: «… стоите ли за беглеца Новгородского за Анфала?». И князь с устьюжаны рече: «…мы за него не стоим и не пособляем по нем, по великого князя целованью».. Однако затем «устьюжане с своими князи свое слово забыв, придоша ратью в дву тысящь че человек на Якова». Это сообщение 4-й Новгородской летописи ясно говорит о том, что «гражане» Устюга принимали непосредственное участие вместе с князем в выработке ответа новгородскому воеводе и затем в изменении своего решения. Все это напоминает вечевое устройство, которое в далеком Устюге могло сохраняться дольше, чем в центральных русских городах. Власть сильных московских князей непосредственно на Устюг еще не распространялась тогда, в конце XIV в. Устюг имел еще своего князя, Юрия Андреевича, одного из ростовских князей.

В XV в. известия, которые могли бы дать основания длл суждений о проявлениях вечевых традиций в городах, исчезают почти совершенно. Вряд ли это случайно, как не случайно и то, что некоторые данные, указывающие на усиление выступлений горожан, относятся именно к периоду феодальной войны, когда на время ослабела великокняжеская власть. Так, в 1434 г., когда войска великого князя Василия Васильевича подошли к находившемуся под властью Шемяки Угличу, «гражане же не восхотеша града отворити». Лишь при помощи тверских пушек Василию Васильевичу удалось взять город. То, что угличские горожане столь решительно выступили на стороне Шемяки, может быть предположительно объяснено. Л. В. Черепнин установил, что действия Шемяки и его Союзников в феодальной войне были направлены не просто на захват великого княжения, но и на восстановление уже преодоленные элементов феодальной раздробленности, на ослабление государственной централизации. Поскольку Шемяка тем самым высвобождал горожан из-под все усиливавшейся власти московских князей, постольку он мог приобрести сочувствие некоторой части городского населения, тем более на столь раннем этапе феодальной войны, когда по литическая линия противников великого князя далеко еще не выявилась с полной отчетливостью.

Во всяком случае в обстановке феодальной войны значение горожан вновь возросло, и с ним не мог не посчитаться и взявший город Василий Васильевич. Он «ничтоже зла граду тому не сотвори, а омири их».

В том же источнике, «Слове» инока Фомы, мы находшу еще одно интересное указание. В нем упоминаются по отношению к этому времени «тысяшники земские» в Кашине. Обращает на себя внимание то что тысяцкие названь «земскими», что как будто указывает на их отличие от княжеских тысяцких, известных, например, в Москве и в Твери XIV в. Не возник ли вновь в обстановке феодальной войны институт выборных тысяцких в городах, о котором случайно сохранилось лишь это глухое упоминание? Даже если это не выборные тысяцкие, а назначавшиеся, то это очень интересно, потому что указывает на существование тысяцких еще в середине XV в., в то время, как в Москве они исчезли еще в 70-х гг. XIV столетия. Но к концу феодальной войны, в 1453 г., Кашином управлял уже «наместник и боярин» Иван Киндяпрь.

В самой Москве в напряженный момент феодальной войны вновь поднялась активность городского населения. Когда нависла угроза татарского нашествия в 1445 г., «гражане в велице тузе и волнении быша: могущей бо бежати, оставивши град, бежати хотяху, чернь же худые люди совокупишеся начаша преже врата градная делати, а хотящих бежати из града начаша имяти и бити и ковати, и тако уставися волнение, но вси обще начаша град крепити а себе пристрой домовной готовити». Характерно, что и на этот раз выступление московских горожан произошлс в момент ослабления, а точнее — отсутствия княжеской власти, когда великий князь оказался в плену, а великая княгиня с детьми и боярами спешно выехала в Ростов. Вероятно, что и в этот раз в Москве произошли вечевые собрания горожан.

Таким образом, наблюдения над имеющимся материалом позволяют сделать вывод о том, что города XIV–XV вв. в Северо-Восточной Руси проявляли те же тенденции развития, что и другие города феодальной эпохи, что северо-восточным городам было также свойственно стремление к восстановлению вечевых порядков и освобождению из-под княжеской власти. Поэтому принципиальное противопоставление «вечевых» городов «великокняжеским», утвердившееся в буржуазной литературе, нельзя считать обоснованным, так же как и мнение о том, что городам Северо-Восточной Руси был присущ «вотчинный характер». Но, конечно, вечевые собрания горожан Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. происходили, как правило, лишь в исключительных обстоятельствах и не были постоянно действующими учреждениями. Факты вечевых выступлений горожан выявляют л ишь тенденцию развития городов к вечевому строю, но не дают оснований утверждать о его существовании. Разница во внутреннем устройстве северо-восточных городов и Новгорода хорошо понималась современниками. Она образно отмечена была в Задонщине, автор которой, изображая волнения по всей русской земле в связи с решительной битвой, писал: «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле Русской. Трубы трубят на Коломне, бубны бьют в Серпухове. Звонят колоколы вечные в Великом Новгороде».

Условия развития северо-восточных городов были крайне неблагоприятными для достижения сколько-нибудь заметных успехов на пути становления особого «городского строя». Это особенно ярко сказалось в том, что городское население Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. не получило привилегированного правового положения.

Прибегая к денежной помощи разбогатевших горожан, опираясь на них в борьбе со своими противниками, централизующаяся власть вместе с тем стремилась поработить И ограбить своих союзников. Ф.Энгельс очень яркой сильно показал эту закономерность в отношении стран Западной Европы. Нет оснований думать, что на Руси дело обстояло иначе. Разница могла быть лишь в том, что в России центральная власть усиливалась значительно быстрее, чем на Западе, а купечество было экономически значительно слабее, и поэтому процесс «порабощения и ограбления» центральной властью своих «союзников» совершался здесь раньше и полнее. Усиление княжеской власти отрицательно сказалось на судьбе цеховых и купеческих корпораций, игравших такую большую роль в жизни городов Западной Европы.

Возвращаясь еще раз к договорной грамоте 1389 г., нужно отметить, что взаимное обязательство князей «блюсти с одиного» распространено было не только на гостей, суконников и городских людей, но и на «численных людей». По поводу того, кто такие «численные люди», существуют разные мнения, но кажется наиболее вероятным, что это люди, попавшие в «число», т. е. в контингент, с которого выплачивалась дань в Орду. Комментируя указанные статьи договора, С. М. Соловьев высказал такое соображение: «После, в XVII веке, мы увидим, какой страшный ущерб в московских финансах был произведен стремлением тяглых городских людей выйти из податного состояния вступлением в службу или зависимость от духовенства, бояр и служилых людей и какие сильные меры употребляло правительство для воспрепятствования этому выходу. То же самое побуждение заставляло князей и в описываемое время условливаться не принимать в службу данных людей, ни купцов, ни черных людей, ни численных, ни числяков, ни земель их не покупать».