Всемирная история. Том 4. Новейшая история

План военных действий, составленный союзниками втайне, казался грандиозным. Он охватывал территориальное пространство от Тарента на юге до Куксгавена на севере, следовательно, всю ширину Европы. Русские и англичане, подкрепленные неаполитанской армией, — в общей сложности 25 000 человек — должны были образовать левое крыло союзников в неаполитанских владениях; в Северную Италию назначалась громадная австрийская армия в 142 000 человек; в Тироле и Форарльберге должны были действовать 53 000 человек, а 89 000 человек составлять центр расположения. Подвигаясь через Лех, они выждали бы здесь прибытия двух вспомогательных русских корпусов, численностью в 90 000 человек. На правом крыле, для действия против Ганновера, следовало собраться шведско-русскому корпусу в 30 000 человек. При выполнении всех запланированных движений Швейцария была бы занята и союзные армии вступили бы во Францию.

Все эти цифры были хороши на бумаге, но не соответствовали действительности; более того, в Вене, по обыкновению, добивались известной цели, но не заботились о настоящих средствах к ее достижению. В силу этого на самый важный пост главнокомандующего основной армией, которой предстояло действовать в Баварии и Швабии, назначен был самый бездарный из военных генералов, фельдмаршал-лейтенант Карл Мак, сочинитель бумажных проектов и организаторских комбинаций, большой труженик, но человек без малейших военных способностей. Здесь главнокомандующим был молодой племянник императора, эрцгерцог Фердинанд; в Тироле — эрцгерцог Иоанн; в Италии — эрцгерцог Карл, несомненно, самый дельный из австрийских военачальников, за что он и был нелюбим тем жалким государем, которому злая судьба Австрии и Германии вручила скипетр в эту страшную эпоху. Тем не менее все были убеждены в победе, и даже те люди, которые знали всю оборотную сторону этого показного мероприятия, как, например, Фридрих фон Генц, член государственной канцелярии, утверждали, что «звезда тирана меркнет». Все воображали, что Наполеону ничто не известно и что его застанут врасплох.

Он был действительно всецело поглощен в это время своими приготовлениями к высадке в Англию. С этой целью к Булони было стянуто 150–170 тысяч человек. «Овладев на сутки проливом, мы овладеем миром». Это предприятие было, несомненно, самой желанной мечтой Наполеона, и в Англии смотрели на это дело очень серьезно, что доказывается теми громадными суммами, которые английское правительство пересылало на материк для поддержания там войны, не пренебрегая и подготовкой своей собственной армии. Но надежды Франции не оправдались: французский адмирал Вильнев успел отвлечь эскадру Нельсона ложным морским походом на Вест-Индию, но ему не удалась другая часть плана, именно возвращение к франко-испанскому западному берегу, Ферролю и Бресту, для освобождения блокированных там французской и испанской эскадр и для совместного с ними «овладения на 24 часа Ла-Маншем». Весь план вторжения в Англию был безумием, и если Наполеон никак не мог приступить к нему, то это было для него особенным счастьем.

Он был вынужден отказаться от предприятия, но приготовления к нему послужили к улучшению боевой готовности армии, полностью снаряженной и которую ему оставалось лишь ввести в дело. Это были наилучшие войска, тщательно обученные в течение полутора лет; сам он был в полном расцвете сил: ему было 36 лет; большинство его генералов были того же возраста; все это были люди деятельные, воодушевленные его мыслями. Наполеон всегда глубоко обдумывал свои планы и его решимость вести свои отряды в самое сердце Германии не была плодом гневной вспышки, какой-нибудь до — или послеобеденной импровизации, как то любят представлять французские историки. Диктуя новые планы, отдавая приказы, он входил во все мелкие подробности дела; так, он остановил всю корреспонденцию из Булони до Рейна, с той целью, чтобы весть о его выступлении в поход не дошла преждевременно до его противников.

Его дневной приказ вышел в Булони 1 августа, и мощные боевые колонны стройно двинулись вперед, повинуясь ясной, сознательной, высшей воле, поощрявшей почин и низших военных начальников. Каждый корпус тронулся в свой час и, благодаря замечательным распоряжениям, щадившим солдатские силы, но ценившим и значение времени, прибыл в указанный день на указанный пункт. Такая точность, внушая доверие всем частям войск, была уже наперед ручательством за победу, тем более, что в неприятельском лагере господствовало совершенно противное и союзники долго не знали решительно ничего о движении французов. Положение Германии, обусловленное Люневильским миром, было весьма выгодно для Наполеона. Пруссия не вынимала меча из ножен; южногерманские государства — Баден, Бавария, Вюртемберг — были уже на стороне французов, если не вполне, то хотя б наполовину. При вторжении австрийцев в Баварию (8 сентября), курфюрст Макс Иосиф, не имевший причин быть признательным Австрии, которая посягала на его страну со времен Иосифа II, бежал, предоставя своим войскам усилить армию Бернадота, наступавшую с севера, из Ганновера.

Таким же образом усилили армию Наполеона 4000 баденцев, 10 000 вюртембергцев. Характер заключенных с ними договоров обрисовывается тем, что Наполеон обещает вюртембергскому тирану, курфюрсту Фридриху, помощь против сопротивлявшихся ему местных сеймов. В своей прокламации к 25 000 баварцев, соединившихся под началом Деруа и Вреде с Бернадотом у Вюрцбурга, Наполеон говорит: «Вы последуете примеру своих предков, умевших всегда отстоять свою независимость и политическое существование — эти первые блага нации. Зная вашу доблесть, я льщу себя возможностью сказать, после первого же сражения, вашему государю и моему народу, что вы достойны занять место в рядах моей армии».

Таким образом, сеть раскидывалась уже вокруг Мака, который, ничего не подозревая, переместился от Инна к Иллеру, и занял позицию между Ульмом и Меммингеном в ожидании прибытия русских. Много было понесено потом Германией поражений, но ни одно из них не может идти в сравнение с этим, при Ульме, — особенно позорным и внушительным в то же время потому, что нигде не сталкивались такие неравные величины, как Наполеон и Мак. Этот погром и затем Иенский лежали самым тяжким гнетом на душе немецкой нации до тех пор, пока не были достославно и с избытком смыты капитуляциями Седана и Меца. Главные силы Наполеона, перейдя Рейн 25 сентября, наступали от Швабии: Мармон вверх по Майну, Бернадот через Гессен, по направлению к Мюнхену. Мак не делал никаких рекогносцировок, хотя имел превосходную кавалерию и в достаточном числе; пользуясь его оплошностью, французы заняли вокруг него все проходы и положительно отрезали ему путь к отступлению. Наполеон, видевший Мака в 1800 году военнопленным в Париже, называл его «самым бездарнейшим из людей», при этом «полным самомнения, считающим себя на все способным». Главная квартира Наполеона находилась 6 октября при Нордлингене, 7-го — при Донауверте. Французские корпуса, в том числе и ведомый Бернадотом, который, по приказу Наполеона, прошел беспрепятственно через прусский Аншпах, следовательно через нейтральную землю, соединились для перехода через Дунай с целью напасть на Мака с тыла, между тем как он ожидал атаки с фронта, на Иллере. Они овладели Донаувертом, пока Ней отвлекал на себя австрийцев при Ульме, и заняли позицию на правом берегу Дуная, в тылу Мака. Единственное спасение его армии (или хотя большей части этих 55 000-60 000 человек) зависело от быстроты, с которой были бы стянуты все части, и их еще быстрейшего отступления. Но пока Мак колебался, последние проходы через Лех и Инн были заняты; единственно возможный путь еще открывался к югу, в Тироль; другой, более опасный, к северо-востоку, на Богемию. Но довольно удачный бой 11 числа побудил Мака удержать свою позицию при Ульме, несмотря на настояния всех офицеров покинуть ее; 13 числа, переменив свое мнение, Мак отдал приказ к отступлению, но Наполеон уже приготовился к большому сражению со своими превосходными силами: он собрал до 80 000 человек между правым берегом Дуная и Иллером, а Мак, который не мог выйти из Ульма, как Базен из Меца в дни от 14 до 18 августа 1870 года, снова изменил свой план и сосредоточил все свои силы у Ульма.