Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее

Возле входа в храм в 1942 году появилась могила летчика Федора Алексеевича Белякова (1919—1942). До сих пор она служит источником многочисленных легенд. По версии, которой придерживаются в церкви, во время войны недалеко упал военный самолет. Летчик умер в госпитале и завещал похоронить его у коломяжской церкви. По другой версии, тело погибшего летчика подобрали местные жители и принесли на паперть храма, а затем, по всей видимости, было принято решение похоронить его здесь же, где защитник города закончил свой жизненный путь. Очень важно, что на могиле поставили не звезду, а православный крест.

Почитаемая коломяжцами могила летчика Ф.А. Белякова возле храма Св. Дмитрия Солунского. Октябрь 2006 г. Фото автора

Со временем, особенно после войны, могила летчика стала почитаемой коломяжцами военной святыней. Почти у каждого в Ленинграде были родные, не вернувшиеся с войны, похороненные за сотни километров от родного дома, а то и вовсе пропавшие без вести. В память о них, лишенных последнего пристанища на родной земле, люди клали цветы на могилу летчика возле коломяжской церкви. Таким образом, для коломяжцев и многих прихожан церкви Св. Дмитрия Солунского летчик Федор Беляков стал собирательным образом павшего защитника Отечества. Его могила всегда окружалась заботой, любовью и вниманием. Традиция эта продолжается и по сей день.

Недалеко от храма Св. Дмитрия Солунского в Коломягах во время блокады находилась подпольная иосифлянская церковь, служившая одним из очагов иосифлянского движения в Ленинграде. Ее трагической истории посвятил свое исследование известный петербургский церковный историк Виктор Антонов, назвав свою публикацию, в которой использовались недоступные прежде архивные материалы УФСБ по Санкт-Петербургу, — «Катакомбный Священномученик отец Клавдий Коломягинский».

Иосифляне получили свое название по имени митрополита Ленинградского Иосифа (Петровых). Именно он ввел термин «истинно-православная церковь», употребив его в 1928 году в одном из своих писем. Причиной возникновения иосифлянства стало недовольство части православного духовенства декларацией митрополита Сергия от 1927 года, означавшей новые отношения церкви с советской властью — отказ от позиций аполитичности и подчинение государству. Центром иосифлянского движения в Ленинграде стал храм Воскресения Христова, более известный как Спас на Крови.

«Иосифляне-катакомбники отвергали церковную политику, проводимую митрополитом Сергием, и считали, что они борются за „чистоту истинной православной веры“, — отмечает историк Виктор Антонов. — В этих верующих и их пастырях, загнанных в подполье, катакомбы, большевики видели своих самых принципиальных и стойких идейных противников и потому боролись с ними, даже во время войны, с беспримерной жестокостью и целеустремленностью».

Как отмечает исследователь М.В. Шкаровский, иосифлянское движение с самого начала приобрело политическую антиправительственную окраску, выйдя за чисто религиозные рамки. Иосифлянское духовенство объединило противников политики митрополита Сергия и советской «богоборческой» власти. Не без оснований некоторые исследователи считают, что «ядро идеологии иосифлянского раскола — отрицательное отношение к отечественной советской действительности, а церковно-канонические мотивы лишь внешняя оболочка». Государственные органы, по свидетельству архивных документов, расценивали именно иосифлян как своих главных противников среди всех религиозных течений и конфессий.

В начале 1930-х годов власти закрыли практически все иосифлянские храмы в Ленинграде. В 1932 году было сделано все, чтобы уничтожить одну из основных опор иосифлян — монашество. В одну ночь 18 февраля аресту подверглись почти все оставшиеся на свободе иноки, а также связанные с монастырями представители приходского духовенства и мирян — всего около пятисот человек. Тем не менее, несмотря на ожесточенную борьбу государственных органов с иосифлянством, окончательно запретить открытую деятельность иосифлян не удалось. Слишком массовой поддержкой они обладали в Ленинграде. Судя по всему, власти, видя, что в других регионах наиболее стойкая часть сторонников митрополита Иосифа после исчезновения легальных возможностей деятельности переходила на катакомбный путь, опасались повторения этого в значительно больших масштабах в Ленинграде.

Все 1930-е годы в Ленинграде функционировал деревянный иосифлянский Троицкий храм на Большой Спасской улице (ныне пр. Непокоренных, угол Гражданского пр.) в Лесном. Однако подавляющая часть иосифлян в тот период посещала тайные службы. Очень часто они происходили в пригородах Ленинграда, в том числе и в Коломягах. Здесь подпольный очаг иосифлян с 1937 года обосновался в доме столяра Анатолия Федоровича Чистякова на углу Березовой улицы и Парголовского переулка, 20.

Сам Чистяков появился в Ленинграде в 1932 году, спасаясь от коллективизации. Он происходил из деревни Халчиха Вологодской губернии. После «раскулачивания» отца Анатолий Чистяков уехал сначала в Архангельск, а затем в Саратов, где познакомился со священником-иосифлянином отцом Феодором из псковского погоста Каменка. Отец Феодор дал адреса петроградского иоаннита Н.П. Болдина и двух его единомышленников. Перебравшись с семьей в Ленинград и устроившись в стройтрест, молодой столяр начал встречаться с бывшими иоаннитами, которые после революции воссоединились с православной церковью, а в конфликте 1927 года в большинстве встали на сторону митрополита Петроградского Иосифа (Петровых).

С тех пор Чистяков стал посещать иосифлянскую Троицкую церковь в Лесном, однако, по его собственным словам, «примерно в 1937 году в Лесновской церкви сменился священник, и дальнейшие богослужения стали проходить по новообрядческим правилам», отчего целая группа иосифлян перешла молиться в потаенный («чердачный») храм, который столяр устроил в своем только что выстроенном одноэтажном простом деревянном доме в Коломягах.

Сначала в «чердачной» церкви служил катакомбник иеромонах Тихон (в миру — Василий Николаевич Зорин). В Ленинграде он находился в ту пору на нелегальном положении, а до этого после отбытия ссылки жил в Новгороде. С началом войны отец Тихон пропал. Скрываясь в поселке на станции Сергиевской (тогда — Володарская), он оказался на оккупированной территории. После войны он жил в новгородском поселке Окуловка, окормляя местную общину «истинно-православной церкви».

После исчезновения отца Тихона в «чердачной» церкви в Коломягах стал служить отец Клавдий (в миру Константин Софронович Савинский) — человек удивительной и трагической судьбы. Рассказывая о нем, историк Виктор Антонов ссылается на собственноручные показания отца Клавдия после ареста в 1942 году. Родился отец Клавдий в 1882 году в деревне Снеткове Подольской губернии, в крестьянской семье. До 1925 года он жил в Киеве, поступив в начале XX века в знаменитую Киево-Печерскую лавру. В 1920 году послушник стал монахом, а еще через три года — пресвитером. Прошло еще два года, и иеромонаха Клавдия, получившего сан игумена, направили на подворье лавры в Петрограде (оно находилось на набережной Лейтенанта Шмидта), которое подчинялось только ему, а не местному архиерею.

Когда братия приняла декларацию 1927 года и Успенский храм при подворье стал сергианским, игумен Клавдий в ноябре 1928 года ушел из него, ибо считал, что митрополит Сергий «допустил ряд отклонений от церковных правил», и стал служить в Спасе на Крови или в иосифлянских приходах, где по какой-либо причине не было священника. Со временем он приобрел почитателей мирян и монашествующих, главным образом из уже закрытого Иоанновского монастыря на Карповке. В 1929 году отец Клавдий стал архимандритом. Он тайно постригал женщин, желавших в миру жить по-монашески.