История Англии от Чосера до королевы Виктории

Псалтыри елизаветинского времени с этими рифмованными переложениями часто дополнялись нотами для каждого голоса в четырехголосом хоре: канта, альта, тенора и баса, так что даже «необучавшийся после небольшой практики мог петь партию, которая лучше подходила для его голоса». Виолы и духовые инструменты могли сопровождать общее пение псалмов, но можно было петь и без них [34].

Для приходского священника, особенно если он был пуританином, проповедь была самым удобным случаем проявить свои способности. Слушатели выдерживали или даже охотно воспринимали ее в течение часа, иногда двух. Но менее образованные или менее самоуверенные из духовенства, особенно из старшего поколения, ограничивались чтением церковных поучений, применимых к данному случаю. Проповедь и поучения наряду с назиданиями помогали формировать религиозные – а поэтому и политические – убеждения.

Еженедельное посещение церкви было обязанностью, которую государство принуждало соблюдать. За непосещение церкви налагался установленный законом штраф, взимавшийся не очень регулярно, за исключением штрафа с лиц, хорошо известных как «папистские приверженцы». Мы дожем быть уверены в том, что в чрезвычайно индивидуалистическом обществе того времени не всякий был согласен принудительно каждое воскресенье отправляться «по тону в церковь».

Джон Тревельян, корнуоллский дворянин, католик, посещавший церковь, во избежание штрафа выдерживал назидательные чтения и пение «женевского фарса», как он называл псалмы Стернгольда и Гопкинса, но всегда уходил перед проповедью, громко обращаясь к стоящему на кафедре священнику: «После того как ты скажешь то, что должен сказать, приходи ко мне обедать». Он имел обыкновение пугать своих знакомых, старых дам-протестанток, говоря им, «что они должны ожидать еще худших времен, чем те, которые претерпели при королеве Марии».

В течение длительного царствования Елизаветы большая часть молодежи, воспитанная на Библии и на «Книге Общих молитв», принимавшая участие в борьбе Англии за свое существование – борьбе против Испании, против папы и иезуитов, – становилась пламенными протестантами. Чтение Библии и общие семейные молитвы входили в обычаи англичан. Уже в первое десятилетие царствования Роджер Эшем писал в своем «Школьном учителе»: «Слава Христу, в нашем городе Лондоне заповеди Господни обычно изучаются более прилежно и церковная служба совершается ежедневно во многих частных домах с большим благоговением, нежели в Италии – один раз в неделю в общих церквах».

Несомненно также, что семейное богослужение было тогда более привычным для лондонских жителей, чем для остального населения страны, однако уже тогда оно быстро и широко распространялось.

В год, когда королева Елизавета наследовала своей сестре Марии, пуританизм был преимущественно учением заграничным, вывезенным из Женевы и из Рейнской области; когда королева умерла, он был уже прочно укоренившимся и специфически английским; у него появились некоторые черты, чуждые континентальному кальвинизму, такие, как строгое почитание дня субботнего – «английского воскресенья», уже внесшего разлад в дух «веселой Англии». Англиканское учение также укрепилось и оформилось именно в царствование Елизаветы. В 1559 году англиканское учение было не столько религией, сколько церковным компромиссом, предписанным законом прозорливой, образованной и умеренной молодой женщины с согласия палаты лордов и палаты общин. Но к концу ее царствования оно сделалось истинной религией; англиканские церковные службы, отправлявшиеся в старых церквах Англии свыше сорока лет, многим были дороги.

Повышение морального уровня и улучшение образования духовенства и мирян, отличавшее конец елизаветинского царствования, произошло в значительной степени благодаря классическим школам и университетам. Народные массы были или совсем неграмотными, или полуграмотными, с грехом пополам обученными сельскими дамами, но способные мальчики из самых различных слоев общества обучались совместно в средней классической школе; сидя на одной скамье и разделяя общую участь – порку, все они получали там хорошее знание латыни. В ней еще не было классового разделения, как в школах позднейшего поколения.

Университеты, так же как и большая часть других учреждений, пережили трудные времена в годы религиозных и экономических волнений (1530-1560). Их число и богатство уменьшились с упразднением монастырей, принадлежавших монахам и нищенствующим орденам и составлявших значительную часть средневекового Оксфорда и Кембриджа. В то же самое время законами парламента были отправлены обратно в приходы целые толпы средневекового духовенства, которое все еще, как и в прошлые века, имело обыкновение бросать свою паству и жить в праздности в университете, не слишком заботясь о своей репутации. Средневековый характер двух упомянутых рассадников учености исчез в эти бедственные годы перемен и оскудения.

Это были уже новые и более светские Оксфорд и Кембридж, возродившиеся при Елизавете и чрезвычайно расцветшие к началу гражданской войны. Большая часть студентов теперь стремилась к светской карьере. Число крупных государственных и общественных деятелей эпохи Елизаветы, учившихся в Оксфорде или Кембридже, служит свидетельством нового взгляда правящего класса на науку. Джентльмен, особенно если он стремился в будущем служить государству, должен был теперь получить законченное образование в одном из «ученых университетов», который он обычно покидал с хорошим знанием латыни и классической мифологии и с дилетантскими познаниями в области греческого языка, а порой и в математике и философии. Сидней и Рэли, Кемден и Хэклут учились в Оксфорде; Сесили, Бэконы и Уолсингэм, не говоря уже о Спенсере и Марло, – в Кембридже. Магистр Сайленс, мировой судья, тратил большие деньги на содержание своего сына Уилли, до поступления его в Судебное подворье (в корпорацию юристов), в течение нескольких лет в Оксфорде; после такого двойного изучения гуманитарных и юридических наук молодой человек оказался пригоден к тому, чтобы после отца сделаться глостерским землевладельцем и мировым судьей.

Одной из причин этой более тесной связи между университетом и правящим классом было улучшение условий академической жизни в университете. Система колледжей, быстро вытесняющая общежития и гостиницы средневековой эпохи, давала некоторую гарантию заботливым родителям. Из всех университетов Европы только в Оксфорде и в Кембридже колледж в это время взял на себя заботу о дисциплине (которой университеты грубо пренебрегали) и о преподавании, которое было весьма поверхностным, по крайней мере если говорить об обучении большинства студентов. Еще не было должности наставника колледжа, но сам студент или его родители частным образом заключали соглашение с одним из членов корпорации колледжа о том, что тот одновременно будет и учителем и наставником. Каждый такой частный наставник имел человек шесть учеников; он читал им лекции и готовил их к экзаменам. Иногда они жили в его комнате. Их отношения напоминали отношения мастера и подмастерья.

В общем эта система частного наставничества действовала хорошо. Но у наставников была тенденция пренебрегать теми, которые не могли платить большого вознаграждения, и потворствовать тем, кто мог это делать.

Богатые ученики любили носить «чрезмерно большое жабо, бархатную и шелковую одежду, а также шпаги и рапиры» и вопреки академическим правилам предаваться в тавернах запрещенным развлечениям, таким, как игра в карты, кости, фехтование, петушиные бои, или охотиться на медведей. В 1587 году Уильям Сесиль, лорд Берли, чей отеческий взор проникал во все уголки королевства, за благополучием которого он наблюдал, был информирован из достоверных источников, что вследствие «больших платежей наставникам, с одной стороны, бедное сословие лишено возможности содержать своих детей в университете, а, с другой стороны, богатые настолько развращены привилегиями и попустительствами, что наставник боится не угодить своему ученику, ибо, в таком случае он может лишиться большого дохода».