Падение царского режима. Том 1

Председатель. – Но, вероятно, чем-нибудь выражалось, что это нравилось? Мне кажется, по началу вашего рассказа, вы сказали, что, собственно говоря, не один Марков 2-й хотел получать эти деньги.

Протопопов. – Нет, виноват, я плохо выразился. Марков 2-й единственный человек, который получал. Извините, я сказал один, но еще был другой, которого прислал, как будто, Голицын или Щегловитов. Это – Орлов московский. Я первый раз его видел. Он принес брошюру и на издание этой брошюры я дал две тысячи рублей. И вот этот мне принес счет.

Председатель. – То-есть впоследствии принес?

Протопопов. – Да, через месяц. Но он так отвратительно вел себя в Москве. Мне писали об этом, я ему больше денег не дал, я сказал, что он больше не получит. Отвратительно вел себя тем, что говорил, что я такой ему близкий человек, одним словом – негодный господин.

Председатель. – До вас дошли сведения, что Орлов занимался в Москве вымогательством?

Протопопов. – Этого мне не сказали, что вымогательством, а, что будто он утверждал, что он мне первый друг, и тогда я ему поставил это на вид и сказал, что это не так.

Председатель. – В таком случае, чтобы выяснить вопрос о деньгах, я поставлю вопрос: очевидно, Марков не один получал деньги, но целый ряд лиц или по крайней мере некоторые лица из Государственной Думы и Государственного Совета были заинтересованы в этом, т.-е., может быть, настаивали на том, что Марков 2-й получал?

Протопопов. – Они этого никогда не говорили, но они говорили: вы понимаете, Александр Дмитриевич, какое трудное время, что вообще правые организации, это единственно, что остается у монарха. Вы должны их поддержать. Я поддерживал вовсе без восторга. Это было для меня сделкой с совестью, но я это делал.

Председатель. – Но вы, может быть, припомните, кто именно настаивал на субсидировании правых организаций?

Протопопов. – Ведь целый ряд лиц, трудно сказать. Ну, вот, правый Корсаков, как я помню; да ведь и все не против были.

Председатель. – Из каких средств выдавали?

Протопопов. – Это средства департамента полиции, так называемые секретные средства, но я в них очень плохо разбирался, потому что я до последнего времени никак не мог себе представить, каким образом и какие средства там имеются. Я думал, что я это узнаю при рассмотрении бюджета и тогда с этим ознакомлюсь лучше и, кроме того, был изготовлен отчет. На отчете я написал: «Ничего не понимаю, прошу доложить», ибо очень путано было сделано, и я не мог разобраться.

Председатель. – Вы помните, что в 1916 году по департаменту полиции вам докладывали о том, что если так будут тратиться деньги, то департамент встанет перед большим дефицитом? Вам говорили об этом?

Протопопов. – Что получится дефицит? Да, и меня даже удивило, куда деньги девались. Об этом мне сказал и директор департамента полиции, говорил и Лерхе, вице-директор, заведывавший счетною частью. Об этом они мне сказали в день моего поступления, что там дефицит 6.000.000. Вот эта цифра осталась у меня в голове. Каким образом был дефицит?

Председатель. – В день вашего поступления в начале сентября?

Протопопов. – В конце сентября 1916 года.

Председатель. – Что эти субсидии Маркову 2-му были и раньше, или они были установлены вами?

Протопопов. – Сохрани меня бог. Они были раньше.

Председатель. – Размер оставался тот же или вы изменили?

Протопопов. – Я думаю, что я их убавил.

Председатель. – Вы не знаете из разговоров с Марковым, давно ли он получал эти деньги?

Протопопов. – Я никогда не спрашивал.

Председатель. – По департаменту полиции вы не интересовались узнать? Ведь это значительная выдача государственных денег, вы назвали цифру 15.000 в месяц!

Протопопов. – Это вопрос, всегда ли. Можно выдать 15.000, а потом ничего не дать, значит нельзя же сказать…

Председатель. – У вас приходилось в месяц тысяч 15.

Протопопов. – Я не могу сказать точно.

Председатель. – То, что мы рассматриваем, это есть часть общего вопроса, мы отвлеклись от общего вопроса, от вопроса о вашем отношении к Государственной Думе. Значит, в разъяснение того, что вы сказали, отношение ваше к Государственной Думе было спокойное.

Протопопов. – Спокойное.

Председатель. – Я поставил вам вопрос, что нас интересует политическая сторона, отношение министра внутренних дел к Государственной Думе, как к представительству народному. Вот, значит, будьте добры рассказать.

Протопопов. – Я определенно говорю, что против Государственной Думы я никогда не шел. Теперь, когда Государственная Дума стала так резко говорить…

Председатель. – Что значит против Государственной Думы? В смысле ее уничтожения?

Протопопов. – В смысле уничтожения, конечно, для меня было немыслимо думать.

Председатель. – Не об уничтожении, а о роспуске?

Протопопов. – Для того, чтобы создать новую, об этом была речь, но я перед этим шагом задумывался иной раз.

Председатель. – Вопрос стоит так: страна требует существования Государственной Думы и ее работы, а представителями тогдашней верховной власти издавался указ о роспуске Государственной Думы. Этот указ контрассигнировался министром, не правда ли? Каково было ваше отношение?

Протопопов. – К роспуску?

Председатель. – Т.-е. к перерыву ее работы.

Протопопов. – Я не голосовал против перерыва.

Председатель. – А вы, значит, голосовали за перерыв?

Протопопов. – Т.-е. вы говорите о голосовании в Совете Министров?

Председатель. – Вы голосовали за перерыв в Совете Министров. Почему?

Протопопов. – Да. Потому что, когда этот вопрос стоял на очереди, я был поставлен в ужасное положение; как только Государственная Дума открывается, начинает страшно меня бранить, страшно бранить, у меня осадок личный сделался. Дело в том, как я сказал в самом начале, что Дорошевич сказал мне, что меня загонят в правый угол, я действительно себя видел в правом углу, но не душой, а в правом углу по всем своим поступкам. Каким образом это было, как это сделалось? Потому что я был всегда человеком середины и теперь остаюсь и остался человеком середины. Теперь о роспуске Государственной Думы. Почему я мог голосовать за перерыв? Потому что Государственная Дума страшно поднимала настроение в стране. Мне делалось страшно. Я видел, что мы не дотянем до конца войны, и произойдет то, что произошло. Мне казалось следующее: лекарства нет, и мы не можем его придумать, это факт. Во-первых, мне казалось следующее: оппозиция станет на свое место, все, работающие по вопросам государственным и общественным, все должны стать на свои места. Во-вторых, я отлично видел, что в сущности правительства нет. Я отлично понимал, что нельзя вести войну, не опираясь на общественные силы, без мобилизации всех сил страны. Я понимал это отлично, но та форма, которую, мне казалось, приняла общественность, посягнув и вступив в правительственную сферу, делает то, что надлежит делать правительству. Получилась уже такая вещь, что общественность захватила власть, и мне казалось это не вполне правильным. Хотелось мне, чтобы правительство было правительством, но я сам видел, что нет системы. Возьмем казенное строительство.

Председатель. – Это частный вопрос. В сущности вам казалось, что общественность того времени внедряется или входит в круг правительственных обязанностей? Какой вывод? Вы стали тогда против общественности.

Протопопов. – Нет, извините, я думал, что как можно быть против общественности. Быть против общественности, это значит сказать, что нельзя войну вести, ибо без общественности правительство физически не могло бы вести войны. Я не мог сказать – я против общественности – а кто же будет вести войну? Вот какая вещь получилась. Мне казалось тогда, что правительство должно делать то, что делали общественные учреждения…