Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург (сборник)

А вот другое: «…если суд найдет преступление этого бандита доказанным, требуем применить к убийце высшую меру наказания — расстрел. Мы просим вынести на обсуждение народа законопроект о применении высшей меры наказания к несовершеннолетним преступникам, совершившим особо опасные преступления. Убийца — это не человек, это выродок, и он должен быть уничтожен».

Приговор был для Нейланда неожиданным: «Учитывая большую общественную опасность совершенного преступления — убийства при отягчающих обстоятельствах, а также личность Нейланда, судебная коллегия считает необходимым применить суровое наказание — высшую меру, руководствуясь Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 17 февраля 1964 за № 2234… по совокупности совершенных преступлений в силу статьи 40 УК РСФСР окончательное наказание по ст. 102 — приговорить к смертной казни — расстрелу».

Нейланд подал кассационную жалобу, где написал: «Я признаю полностью свою вину… Если бы Купреева меня не останавливала, то все могло быть иначе… Я бы охотно отдал жизнь, чтобы вернуть то, что я наделал. Но это, к сожалению, невозможно».

Ходатайство о помиловании отклонили. Постановление было подписано Председателем Президиума Верховного Совета РСФР Н. Игнатовым.

Аркадий Нейланд был расстрелян 11 августа 1964 года.

Трагедия на Карповке

17 марта 1964 года в Управлении охраны общественного порядка Ленинграда заканчивался обычный рабочий день. В 18 часов 30 минут в дежурную часть УООП поступило сообщение дежурного Петроградского райотдела милиции, что к ним обратилась гражданка Г. Смирнова, проживающая в квартире 38 дома № 13 по набережной реки Карповки, которая заявила, что, возвратившись из института домой, не смогла попасть в свою квартиру. На ее звонки никто не отзывался. Заглянув в замочную скважину, она увидела свою мать, лежащую в крови на полу прихожей.

На место происшествия срочно выехали сотрудники Петроградского райотдела милиции и опергруппа отдела уголовного розыска УООП Ленинграда, возглавляемая руководством Управления.

Дверь квартиры пришлось взломать. В квартире были обнаружены в бессознательном состоянии с многочисленными ранами на голове мать Смирновой и муж, которые «скорой помощью» были немедленно доставлены в лечебные учреждения.

В большой 4-комнатной квартире, занимаемой семьей Смирновых, обстановка была нарушена почти во всех помещениях: шкафы открыты, ящики выдвинуты, а вещи из них выброшены, телефонный провод в гостиной оборван.

Мужа Г. Смирновой обнаружили в кабинете лежащим в луже крови у письменного стола. Удары по голове были нанесены ему с такой силой, что брызги крови попали даже на потолок.

С самого начала создалось твердое убеждение в том, что пострадавшие подверглись разбойному нападению. Преступники учинили обыск в квартире, искали ценности и, очевидно, что-то похитили.

Тщательный осмотр места происшествия длился с 19 часов 17 марта до 2 часов 18 марта. Его возглавили опытнейшие работники прокуратуры Ленинграда, прибывшие на место происшествия практически одновременно с сотрудниками угрозыска. По факту разбойного нападения было возбуждено уголовное дело.

Чтобы не нарушать обстановки и не создавать излишней толчеи и бесцельного хождения по квартире, в кухне, где, как было видно, преступники не побывали, был организован оперативный штаб по руководству работой на месте происшествия. Для связи с Управлением был использован телефон соседней квартиры. Возле парадной установили пост, исключавший возможность прохода любопытных.

Единственным человеком, который мог пролить какой-либо свет на преступление, была сама заявительница. В ходе ее допроса удалось выяснить следующее. В квартире проживал бывший ответственный работник Леноблисполкома Н. И. Смирнов, который в 1962 году был переведен на работу в Москву. В Ленинграде остался жить его сын В. Н. Смирнов с женой Г. П. Смирновой и тещей А. А. Жильцовой.

Со слов Г. Смирновой, возможность организации и осуществления этого разбойного нападения со стороны каких-либо близких их семьи исключалась, поскольку они вели очень замкнутый образ жизни и, кроме нескольких близких родственников, которые, по ее мнению, не вызывали никаких подозрений, их квартиру больше никто не посещал.

17 марта Смирнова ушла в свой институт в 9 часов 30 минут. Дома оставались муж и мать. Вернувшись после учебы, Смирнова в квартиру попасть не смогла — входная дверь, обычно закрываемая только на французский замок, ключи от которого имелись у всех членов семьи, оказалась закрытой и на внутренний врезной замок. Ключ от этого замка у Смирновых имелся всего один, он всегда находился в замочной скважине двери со стороны прихожей. Квартира закрывалась на этот замок только тогда, когда вся семья уезжала из города на длительное время. Этот ключ оказался похищенным преступниками.

Параллельно с осмотром места происшествия из прибывающих на место преступления сотрудников уголовного розыска руководством УР были созданы оперативные группы, которые немедленно приступили к работе по основным направлениям.

Отдельная группа работников начала обход всех квартир дома № 13, чтобы установить лиц, которые могли бы видеть преступников, указать их количество и обрисовать приметы. В проверку были взяты все лица, которые по роду своей работы имели какое-нибудь отношение к квартире 38 (почтальон, электромонтер, сантехник ЖЭК, монтер из телефонной станции, представитель Ленгаза и т. д.). Эти лица уже были установлены и начали проверяться.

Был составлен список всех лиц из числа жителей дома № 13 и соседних домов, не внушающих доверия, которые могли бы подозреваться как возможные наводчики или непосредственные участники этого преступления. В списке значилось около 20 человек, и их проверка началась немедленно. Суть ее сводилась к установлению алиби.

Выяснялись взаимоотношения в семье Смирновых и проверялись их связи, в том числе и родственные.

В больницу Василеостровского района, куда доставили Жильцову, и в Военно-медицинскую академию, куда госпитализировали Смирнова, были немедленно направлены оперативные работники. Перед ними была поставлена задача войти в контакт с врачами, неотлучно находиться возле раненых и при первой возможности выяснить обстоятельства нападения на них.

Примерно в 21 час 17 марта 1964 года удалось переговорить с пришедшей в сознание Жильцовой и выяснить ряд деталей совершенного преступления. После этого она снова впала в бессознательное состояние, и допросить ее удалось лишь 21 марта, так что полученные сведения имели очень важное значение. С другим раненым, В. Н. Смирновым, переговорить так и не пришлось.

Жильцова рассказала, что около 11 часов дня Смирнов работал в своем кабинете, а она зашла в туалет. Услышав в прихожей шум, вышла и увидела группу неизвестных людей, примерно в пять человек. Кто-то из них твердым предметом нанес ей удар по голове, и она потеряла сознание. Очнувшись на полу в прихожей, Жильцова увидела, что возле нее стоит один из преступников. Угрожая каким-то блестящим предметом, он требовал от нее деньги и ценности. Она сказала, что денег у них нет. В ответ неизвестный стал избивать ее. В это время Жильцова слышала шум в комнатах, а из кабинета были слышны стоны Смирнова. Потом она опять на некоторое время потеряла сознание и, когда ушли из квартиры преступники, не слышала.

Способ проникновения преступников в квартиру остался неизвестным. Можно было только предполагать, что они проникли под каким-либо предлогом, воспользовавшись доверием Смирнова, открывшего им дверь. Запоры на двери никаких повреждений не имели.

В дальнейшем, находясь в полубессознательном состоянии, Жильцова, с трудом передвигаясь по квартире, пыталась связаться с внешним миром, но безуспешно — шнур телефона был оборван, а входная дверь заперта на внутренний врезной замок, ключ от которого преступники унесли.

Приметы преступников Жильцова запомнила плохо. Сказала лишь, что один из них был в темном пальто, другой — в светлом.